Сибирские огни, 1975, №2

на старую роль техника-вояжера. Тогда-то я и изъездил весь штат из угла в угол и облюбовал эту вот землю, южные дубравы Иллинойса. Видите, за поворотом колеи —железный мост через овраг? Прежде там бежал ручей, а над ним стоял мост на дубовых сваях. Зимой 1872 года мы свез­ ли сюда камень, железные фермы и кузнечные горны, в феврале отпусти­ ли морозы, в одну теплую ночь сошел снег, и мы поселили рабочих в палатках. Лес тогда подступал к самой дороге, только у оврага он ре­ дел: там поляна с травянистым бугром и поросший лещиной след дав­ ней порубки. После первого взрыва на бугор взошел человек: седой, длинноволосый, бородатый и в военной шинели. Он был худ. высок, опирался на длинное ружье. Мы рвали землю порохом под новый мост, собирали его неподалеку от старого, по которому еще шли поезда, и всякий день на бугре появлялся старик. Взрывы распугали зверей; же­ лезный грохот клепки отогнал их от дороги, и только старик, как дерз­ кий лесной лазутчик, выходил на бугор. В палатках о нем говорили вся­ кое; будто он тронулся умом, живет один, при австрийском ружье, будто он колдун и считает себя хозяином всех земель в междуречье Огайо и Миссисипи. Однажды я не утерпел и пошел к старику. Работа за моей спиной затихла, все хотели увидеть встречу генерала с лешим. Старик стоял, сгорбясь, не надевая шляпы и не шевелясь. Ког­ да я был от него шагах в двадцати, я услышал спокойный голос: — Джон Турчин! Вот так встреча! Не будь этого голоса да еще синих, грустных, с приспущенными ве­ ками глаз, я бы ни за что не признал в нем Тадеуша Драма. Мы рас­ стались десять лет назад в Афинах; и я постарел в эти годы, а он, на взгляд, прожил целую жизнь. Я бросился к нему, он — ко мне, у моста решили, что дело дрянь и мы схватились врукопашную. Из толпы побе­ жали ко мне на помощь, но скоро заметили, что объятия наши братские. Под военной шинелью на Тадеуше черный сюртук, узкие брюки по­ верх сапог со шпорами, свежая рубаха, схваченная тесным, как ^корсет, жилетом, шелковые концы галстука темнели под седой сквозной боро­ дой; это был все тот же щеголеватый Тадеуш, независимый и с гордой осанкой. Он повел меня к себе лесной тропой; едва мы вошли в лес, Га- деуш свистнул, и к нам из-за серых стволов ореха вышла лошадь. Мы шли пешком, слыша ее ровный дружеский шаг за спиной. Я рассказал Тадеушу о слухах о нем. — Все верно,—сказал он,—Живу один, но именно теперь в моем доме — друг, вы увидите его, полковник. — Я и генералом побыл, Тадеуш. — Но для нас вы навсегда —полковник, которого не унизили даже и генеральские погоны. А госпожа Турчина —мадам? — Она жива.—Я чувствовал, что он хотел бы узнать о ней, но осте­ регался.— И все еще с несносным полковником. _ Живу один,—повторил он.—Стараюсь не убивать без нужды. Привез сюда прах Ядвиги, отдельно от нее мне жить нельзя. Я получил здесь, как ветеран войны, 160 акров земли, но изгороди не поставил, вот люди и не знают, где кончается моя земля. Ну, а колдун? Погодим нс много, может, и вы колдуном меня назовете. По пути к дому Тадеуш рассказал мне свою жизнь. Джемс Гарфилд не стал строго наказывать Драма за вызов на дуэль капеллана. Гадсу ша увели на гауптвахту, но вскоре он вернулся в полк. Однако не тако­ вы были Тадеуш Драм и Огастес Конэнт, чтобы забыть о брошенной перчатке Конэнт искал дерзкого поступка, чтобы оставить на время одежды церкви и надеть мундир; Драм, вспоминая жену, холил в себе ненависть к осквернителю ее чести. И когда из Хантсвилла пришла весть об изгнании меня из армии, выстрелы между ними стали неизбежны.