Сибирские огни, 1975, №2

Линкольн удержался еще на срок в Белом доме, и Ричмонд осатанел: опаснее всего смертельно раненный зверь; для него нет морали, нет пре­ досторожности или преграды, которая удержала бы его во всякое дру­ гое время. Сама судьба благоволит к нему, ему удается невыполнимое, последний его удар когтистой лапой бывает смертельным, так чго и по­ бедитель, и побежденный падают рядом замертво. Я следил за европей­ скими делами и видел, как жаждет Англия, чтобы была задета ее честь, а уж если задета честь Англии — англичане не преминут действовать. А Франция попала под иго авантюриста, и он ждал, когда Конфедера­ ция станет на грани катастрофы, чтобы вмешаться в наши дела, особен­ но, если Англия даст корабли, чтобы перевезти солдат в Мексику, где у маленького Наполеона второй дом. И если они действительно вмешают - ся и сумеют расколоть нашу страну, то легко себе представить, как дья­ вольски будут они хохотать, видя нашу, когда-то могущественную, рес­ публику разбитой и расчлененной. Я собрал свои военно-политические пиесы в одну книгу, дал ей имя «Военные раздумья», написал две заключительные главы; одну —о гро­ зящем республике вмешательстве Европы, другую —обращенную к на­ роду и президенту; ее название — «Что надо сделать?» — говорит само за себя. На книжке стоит имя не Фергуса, а Уолша: мой друг оказался тогда в беде, едва не разорился на ученых изданиях и попросил печатать Уолша. Уолш не успел выставить книгу в витрине магазина, как случи­ лось чудо: все распродалось в один день, я получил уцелевшую в типо­ графии книгу, единственную, с которой и отправился в Вашингтон к Линкольну. Но колокольчик на двери Уолша в тот день звонил не так уж часто, покупатель брал книгу оптом, по двадцати и более экземпля­ ров, кто-то скупил все, чтобы сжечь книгу или утопить ее в сточной ка­ наве. Странная судьба наших книг! «Чикамога» есть у меня, а «Военные раздумья» и двадцать лет тому назад мы уже не могли найти. Мне грех жаловаться, а каково Надин! Написать редкостное, чего никто другой написать не мог, и не увидеть не то что книги, даже и типографского сырого листа, страницы, набранной строки,— какая же это казнь. Если машину не изобретет такой-то и в таком-то месте, то, спустя годы, ее непременно придумает другая сметливая голова в другом месте, а не будь Рафаэля, не родись он, так и не было бы его никогда. Не пришлось мне передать Линкольну книгу. Президент укатил с женой в театр Форда, ну, а чем окончился этот спектакль, вы, верно, знаете. Как ни корили мы Линкольна при жизни, тоска сошла на нас тяжкая: одним выстрелом Юг достиг многого, виселицы не окупили на­ шей беды. Бригадного генерала у меня не отняли: но я сам себя сделал генералом без мундира. Возвратясь из Вашингтона в Чикаго, я снял и этот мундир; это был мой траур по Линкольну — больше никто и никогда не видел на мне генеральского мундира. Мы не вышли на ночные улицы Чикаго, когда провозили мертвого президента,—живой Линкольн, ка­ ким мы его знали, не должен был уступить место длинному цинковому гробу, катафалку, обряду. Гул толпы, шорох десятков тысяч ног, ды­ ханье скорби доносились и до окраинного Кенвуда, ночное небо посвет­ лело от тысяч факелов, пока траурный поезд не ушел на юго-запад в на­ правлении Спрингфилда. Утром мы брели по городу, как по пепелищу: всюду брошенные факелы, запах горелой смольц рухнувшие дощатые тротуары и мостки через канавы, окна, разбитые натиском толпы, раз­ давленные шляпы, перчатки, обрывки бумаги, втоптанные в уличную грязь, завядшие, редкие в эту пору года, цветы, сломанные стулья, не­ весть зачем попавшие на тротуар, и флаги, флаги, флаги Федерации чуть ли не на каждом доме. Мы поехали с книгой к Линкольну в Вашингтон бедняками, а воз­ вратились нищими. Вот и пришлось мне вернуться в Иллинойс Сентрал