Сибирские огни, 1975, №2
— Это—Новак, сын Яна Новака, здешнего первопоселенца,— ска зал Турчин вслед фермеру.—Я, признаться, не сразу услышал ваш стук,— неловко солгал Турчин. Что-то он прикидывал в уме: искал, как уберечь свое одиночество,—Спасибо, одолжили старика,— сказал Тур чин по-русски. — Я не из числа благодетелей человечества,— холодно сказал Вла димиров.—У меня свой интерес, своя корысть. Вы спрашивали книгу отца, он послал ее тотчас же, но путь не близкий. Турчин принял книгу резко, схватил стариковской, перепончатой ру кой, листал, отстраняясь, чтобы лучше видеть, шевелил губами, дивясь, что прошла жизнь, целый век на другой планете, а он читает кириллицу, и все ему близко, всякое слово, любая строка и начертание буквы. Осла бели колени, голову закружило, с родными литерами дохнул на него степной зной Придонья, уши забил гомон пролетающих над весенним Аксаем птиц, зовущий голос матери, тихое покашливание отца, ноздри хватали тепло побеленной, в половину хаты, печи. — Миша сразу мне добрым показался... едва он вошел в контору на Вашингтон-стрит...— бормотал старик, ухватывая глазом строки. Чем-то он заинтересовался особо: —Знаменитые канаты с Кронштадт ского завода... как же, помню. Демидовские рельсы, якоря, цепи... са мовар, клёпанный из одного листа: вот так удивили мир! Машина гос подина Алисова для печатания нот? — Это в Филадельфии на выставке было,— сказал Владимиров.— В русском отделе. — Грузокат Вонлярлярского! Вон-ляр-ляр-ский. Не сразу и выго воришь. А это что? Морские виды Айвазовского? Так, так, так: лён Ва сильева, лубочные короба, мочала Беляева, рогожи, мерлушки. Ну-с, а машина Алисова для печатания нот, что в ней особенного? — Все это уже старина, четверть века прошло, уже и Россия пере менилась. Только морские виды Айвазовского и уцелели. — Верно.—Турчин протянул ему книгу.— Возьмите. — Зачем же, книга —подарок. — Времени мне нельзя тратить,—шепнул Турчин, едва ли не на ухо Владимирову,—ни часу. Мне свое кончать надо,— просил он о по нимании и пощаде.—Потом, голубчик, потом... я теперь плох, зол, же сток, а иначе нельзя... Я вам обещал, и доскажу... сейчас же и доскажу; что год говорить что час, всё едино; кто понятлив, тому и слов немного надо — вот моя Помпея,— показал он на радомские дома,— и Питер, и Троя — глядите! —И вдруг, переменясь, зорко оглядел двор и улицу.— Приезжал Крисчен. Привез бумаги — бесценные бумаги; память крепка, а бумаги нужны, прочтешь старую бумагу, и память сразу на верные ноги встанет. У меня и другие помощники есть, и терпят от меня, вот я и пользуюсь, что терпят, вам-то что — вы приехали и уедете, забудете обиды... — Еще уеду ли я,—усмехнулся Владимиров и взял за руку Вирд- жи.— Вот кого я полюбил. Вирджи снова бросилась на грудь старику. Турчин водил спутан ной, жесткой бородой по ее волосам, ухом приникал к темени, суетливо, неумело прихватывая руками ее плечи и спину. — Вот вы какой —едва явился, а уж подавай ему лучшую де вушку Чикаго... Вы ее в Россию увезите, Владимиров,— сказал старик повелительно.— Пусть п о л е т а е т в России... У нас ей тесно, видите, пусть Россией подышит... Когда-то я увез из России бесценное сокрови ще... украшение земли,—проговорил старик тихо.— Увез, другой земле подарил, а вы верните света России... велика Россия, а доброе и в ней заметно; я осиротел, увез красавицу, а вы привезете...— В порыве вели кодушия Турчин воскликнул: —Пойдемте, покажу вам г ород!
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2