Сибирские огни, 1975, №2

и черноты огородной пахоте, солнце глухо пряталось за неподвижными облаками. Неужели Турчин прожил здесь тридцать лет? Почему он не бежал отсюда? Какой мор остановил Радом; на третий год его бытия пятьсот семейств купили здесь землю, где эти люди и их потомки? За радомским малолюдством Владимирову чудилась тайна, крушение, от­ нявшее у Турчина слишком много сил. Не оттого ли он умолк, едва покончил с войной и узрел впереди радомскую глушь, черные боры, услышал волчий вой за стенами фермы с глинобитным полом, унылый, погребальный'звон колоколов, пожертвованных Радому отпами-фран- цисканцами? Кто опустошил эту землю, быстро, в одно поколение отнял у нее вековые дубы и голос колокольчиков на шее клейменного скота, кто обмерил и устроил ее так скучно, разделив оградами, щербатыми за­ плотами, загонами, открыв взгляду серую поскотину и серые дома?.. Книга отца показывала жизнь Радома первобытную; языческие костры из горящих пней и стволов, первую просеку, первый сруб и первый удар молота о наковальню, еще без поковки, без огненных брызг, из удальст­ ва, чтобы услышать голос кузницы в девственных дебрях, и знать, что помчатся в страхе дикие козы и волк прибавит скорости, пластаясь на бегу, а близкие белки полетят врассыпную. Радом тогда рождался, обе­ щал быт ь , обойти на молодых ногах соседние поселения; теперь в поселке не осталось ничего от честолюбца и гордеца,—ранняя дрях­ лость, горькое усилие устоять на ногах, продержаться, дребезжа окон­ ными стеклами, когда близко мчится паровоз Иллинойс Сентрал. Они миновали костел и вскоре оказались у дома Турчиных. — Они у себя! — воскликнула Вирджи. Из кирпичной трубы под­ нимался дым, у крыльца сложены поленницы, громоздятся дрова, только что нарубленные поленья сохраняют незаветрившуюся белизну и неж­ ный, не спиртовый еще запах древесины.— Вот ты и увидишь Надин. Вирджи потянула за бронзовую ручку, дверь не шелохнулась. При­ шлось стучать: сначала в дверь, потом в окошко. Никто не ответил. — Нет ли здесь другого входа? —спросил Владимиров. Но и кухонная дверь оказалась на запорах; они вернулись к крыль­ цу, стуча во все окна, озираясь на дорогу, не покажется ли где Турчин. Из переулка выехала пароконная повозка, груженная неободран­ ными, в сухом листе, початками кукурузы, рядом с лошадьми шагал фермер в высоких сапогах, в обвислой шляпе и в жилете поверх серой рубахи. Он замедлил шаг, похлопал по крупу лошадь, спроваживая ее вперед, а сам поотстал и снял шляпу. — Здравствуйте! —откликнулась Вирджиния. — Что, не открывает? —усмехнулся он. — Вышел куда-нибудь.— Владимиров оглянулся на дом, резная из железа корона над трубой резко обозначилась в небе. — Прежде у них открыто бывало, теперь — на запорах. Жил туг при нем один, дров нарубил. — Что же он делает там. закрывшись? — А все пишет! Жжет бумаги и новые пишет. — Как же вы знаете, что он жжет именно бумаги? — По дыму. А то мальчишки в окно заглянут,—Он вдруг напрягся лицом и снова сорвал с головы шляпу.—Добрый день, мистер Турчин, тут вас поджидают. В дверях стоял Турчин. Он кивнул фермеру и не сводил с него глаз, пока тот не пошел своей дорогой. Турчин в сером пальто с узким бар­ хатным воротником, в штиблетах, со шляпой в руках, но без галстука; из-под бороды выглянул мятый ворот рубахи. Вирджи бежала к Турчину, он захлопнул дверь и подпер ее стари­ ковской покатой спиной. Она поцеловала его в небритые щеки, ощути­ л а— с брезгливой жалостью —чужой, враждебный запах старости.