Сибирские огни, 1975, №2

бантом, на ногах тяжелые, громкие в этой комнате башмаки. Может, он ждал кого-то или изменил привычке и стал выходить на прогулки? «Больно человечество! Пока мы пользуем отдельных недужных, изне­ могает оно...» Недобрым было это отчуждение себя от дома Фергусов. «Таков наш удел, генерал, помогать обществу, врачуя о т д е л ь н ы х недужных, но если мы и убиваем, то тоже единицами, а не тысячами, как генералы..» — «Не зовите меня генералом; я давно хотел просить вас».—«Отчего же мне нельзя, а Фергусам можно, и Джонстону, и Фо- рейкеру?» — «Генерал с л у ч и л с я мне, понимаете, случился, а мог не случиться»,-—«Однако меня вы называете д о к т о р о м ! » — «Пото­ му, что это и есть ваше дело, а у меня дело — вот,— он показал на ру­ кописи.—Мое дело — э то, и давно, очень давно... Вы сказали: дочь госпожи Фергус? — повернул он назад.— Уж не Вирджи ли болела? . Для Горации в ней вся жизнь: Фергусы похоронили младшую дочь. Это случилось давно, в 1889 году. Джорджу тогда стало невмоготу жить...» Незаметно Турчин предался воспоминаниям, он стоял у окна, уста- вясь взглядом в серую, чуть заснеженную и разрезанную безлюдной до­ рогой равнину. Старик изменился, профиль грубо лепил суровое, крутое надбровье, запавшую щеку со складкой от носа к закрытому нестриже­ ными усами рту и жесткой, опутанной бороде; лицо резче открыло свое строение, удлинилось. — Да, это был 1889 год. Только что вышла «Чикамога». Джордж Фергус написал к ней предисловие, лестное для меня и непримиримое к Бюэллу. Сегодня что? —мертв Бюэлл, благородный Гарфилд умер еще прежде Бюэлла, умер, как и Линкольн, президентом, и тоже от руки негодяя. Бюэлла война скоро выбросила на обочину, зато уж он распи­ сался о битвах, как никто другой, сидя в кресле президента железнодо­ рожной компании. Его перо метило не в одного меня; оказывается, Тен­ несси и север Алабамы проиграл не он, Бюэлл, а мы с Митчелом,— военный министр Стэнтон дал Митчелу право к а з н и т ь своих солдат, а он не казнил и тем загубил кампанию. Мертвый генерал — а Ормсби Митчел умер, когда еще шла в йна,— не мог ответить на клевету, это сделал его сын, издав после войны книгу «Отвага и страдание»1, я же поднял перчатку сам. Четверть века прошло, как Бюэлл удалился в резерв, к ломберному сукну особняков Индианаполиса,—в такие сроки нации забывают о прошлой войне и начинают новые, а у нас все живо: Бюэлл и Турчин, Турчин и Бюэлл, подлые Афины и майор Гаррис в раз­ бойном седле, все живо и будет живо, покуда не придет равенство крови.— Он помолчал, осаживая собственную страсть.— Книга дышла; радость. Пусть прочли сотни — все равно радость. На дорогу лжй\ я вы­ катил большой камень, этакую глыбу с Миссионер-ридж, ее и потомкам Ьюэлла не сдвинуть с места. Радость! — сказал он в третий раз, инер­ цией памяти, во взгляде старика радость уже не отозвалась.—Жизнь кладет горе рядом с радостью; скончалась маленькая дочь Фергусов. а весной не стало и наборщика «Чикамоги», умер Чарлз, так и не став сенатором. Его хоронили типографские рабочие Чикаго, он был уже их вожак, пророк и совесть, я горжусь, что свинцовые литеры «Чикамоги» пригнаны его рукой. А скоро пришел черед и Джорджа Фергуса... Я играл на его похоронах, знал, что равнодушные не поймут, покривят рты: лысый старик, как нищий, со скрипкой на кладбище... Играет, играет, вместо того, чтобы завопить, разбить скрипку о могильный гранит. Он умолк, словно открыл все, достойное рассказа; ничто не могло вывести его из этого молчания. При следующем приезде Турчин не встал к Владимирову, по-стариковски, перекосись, повернулся к двери, Бапгщ апс! БиПепгщ», Бостон.