Сибирские огни, 1975, №2
жав у груди дочурку Фергусов, и двигалась плавно, легко, в сборча той юбке из зеленого фуляра, с широким поясом, в белой батистовой блузе, в открытых туфлях, которые давали ей ощущение праздничной, почти запретной свободы после тяжелых военных башмаков. Мы ус лышали звуки оркестра от чикагского манежа, где все еще помеща лось волонтерское депо. В это воскресное утро нам почти не попада лись ни действующие военные, ни ветераны в обносках, ни даже кале ки войны, которых Чикаго имел изрядно. И вдруг —оркестр,—и, различимый на слух, шаг солдат по мостовой, а затем и грянувшая в тесных улочках песня огненных зуавов Элсуорта. По улице тащился раскаленный солнцем кэб, дще вдруг страстно захотелось исчезнуть с этой улицы, не встретиться с чужим полком. — Эй! —закричал я в спину вознице, и он натянул вожжи. Я под садил Надин в кэб, сел рядом и сказал: — В лагерь Лонг! Он не сразу сообразил, куда мне надо. — В военный лагерь. Я покажу. — Сдается мне, генерал, там теперь лагеря нет. За пологим холмом — аллея вязов, листья сухие и пыльные от долгого зноя; здесь теперь не часто ездили, меж старых колей проби лась трава; остались позади вязы, пошли перелески, клёны, резная листва молодых дубков. Надин не спросила, зачем я еду в лагерь Лонг, как будто и ей это было необходимо, томило ее в Чикаго, но она не догадалась, чего просит душа, а я догадался. Всю дорогу она мол чала, найдя мою руку, стиснув ее так, что удары крови сошлись в од но; спроси я ее, что она видит в голубой и зеленый просвет между кэбом и спиною возницы, где проплывали стволы берез, грубая, будто ра зорванная зноем кора вязов и легкие облачка, спроси я ее об этом, и она ответила бы словами, которые были и у меня на сердце: вижу Россию. Мы не раз поражались таинственному сходству травы и дерев в пре делах Земли, птичьих голосов, пера, оброненного в поле стрижом или жаворонком, жёлудя, выбитого падением из шляпки, первых капель дождя, медлительного шага волов, каштановых добрых глаз рабочей лошади, звона кузнечиков. Сходство это дарило нам не только горечь воспоминаний,—в нем был и символ нашей веры; разве и люди не мо гут признать друг друга, поверх случайных различий, цвета кожи или предрассудков крови! Если природа так щедро вспахала землю под общий посев, зачем же мы не решимся доверчиво бросать свои зерна в пахоту? Зачем кичимся особым щелканьем языка, светлым и ровным волосом перед курчавым и темным, или молочной, розовой кожей, за бывая, что и у негра она на ладони розовая... — Заплати ему, чтобы он остался доволен,—сказала Надин по- русски.—Пусть едет с хорошим сердцем. Лагерь Лонг мы нашли на перепутье времен: уже не солдатский дом, но и не дикая земля; прокаленные солнцем тропы, не закрытые травой колеи, темные круги, где чикагский суглинок месяцами выго рал под ротным котлом, кора, сбитая фургоном, сломанный подлесок, крюк, вколоченный в ствол, или обрывок пеньковой веревки на березе! На^ глаза попадался то сплющенный картонный патрон, то развалив шийся ботинок волонтера, изодранное кепи, окурок. Здесь я стоял вме сте с I рантом, здесь узрел неспокойные чикагские роты, беднягу Го- Кпн^™НатМеНН°е ЛИЦ° ТадеУша Драма и черную фигуру Огастеса лонэнта. Юлько мысль способна мгновенно объять годы и простран- тва; Миссури и нашу горячую неопытность новичков среди враждеб- забитые бУРУ‘° Миссисипи> старые пароходы, баржи, канонерки, том „ п волдатами пристани; ночь Говарда наедине со старшим бра- Юг Теннегги ,Н°ДЬ’ I обломков моста чеРез Бивер-крик, и достигнутый , 1еннесси и Алабаму, удар северного клинка, глубже других про
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2