Сибирские огни, 1975, №2

был бы теперь во главе полка». Пришли письма от Фентона и Джон­ стона, застенчивые, с подробностями полковой жизни; они писали и о Балашове, спешили обрадовать меня известиями об отваге русского волонтера, о почти безрассудной храбрости этого доброго, молчаливо­ го человека. Тадеуш Драм известил нас, что в Нашвилле полк полу­ чил обратно черного Авраама; он чудом бежал из Алабамы, с увечья­ ми был доставлен в один из лазаретов Нашвилла и, выглянув как-то в окно палаты, увидел Барни О Маллена. Девятнадцатый помнил меня; а я казался себе замшелым камнем, под который не только что не ворвется родник жизни, уже и ветру, ды­ ханию этой жизни лень наклоняться над камнем. А Падин не знала отдыха: фельдшерская служба в военном госпитале; новые писания, а в них Россия,—будто не "было шести лет Америки,—Россия, захолуст­ ные барыньки, вельможи, помещики-жуиры и спившиеся с круга, уезд­ ный люд и крепостной мужик. Она уходила в лазарет, я долго прово­ жал ее, стоя у окна, и принимался читать новые листы ее рукописи. Решись она писать по-русски, даже и бледная тень Жорж Саид отле­ тела бы от пера Надин; но нет, писалось по-французски, все еще жила надежда, что напечатают, не пропадет. Писала теперь проще, штихель резал пластинку глубоко, с треском рассыпая сухую пыль. Уже тогда я малодушно гнал от себя страх, что листы Надин не слетят со стола к людям, истлеют в безвестии, и Россия не поклонится ее таланту и душе. Есть ли кара жесточе, чем эта, когда человек рожден, чтобы многое дать людям, а от него не берут, и он в безвестии, не слышен? Ее несудьба для меня горше всего другого; я стал, чем хотел — граж­ данином, работником, Надю жизнь обкрадывала, не давала ей и сотой доли ее цены. Наступил год 1863, и мне стало невмоготу; после бессонной ночи я, случалось, глядел стариком, чашку кофе я опускал на стол с предо­ сторожностями, чтобы не разбить,—рука дрожала от подавленной, загнанной внутрь силы. Мне бы ликовать: свершилось! В е л и к о е с в е р ш ил о с ь —президент объявил об уничтожении рабства; нако­ нец-то державные кони добрели к перевалу, где Линкольна поджида­ ли лучшие сыновья Америки. Я ждал этого часа, как верующий второ­ го пришествия,—и вот слово сказано, война перейдет па другую сту­ пень, Юг осатанеет от прокламации Линкольна; война ретирад, война Бюэлла сделается невозможной, пришел час моей войны,— а я в без­ действии. Меня стреножили, потеряли в переписке Чикаго с Вашингто­ ном, стиснули генеральским мундиром почище смирн 1 ельной. Черная обида закрыла глаза, мир затмился, и когда я уже решил принять при­ глашение железнодорожной компании и присмотрел квартиру в пред­ местье Чикаго —Кенвуде, телеграмма из Вашингтона вернула меня в строй. Это случилось в марте 1863 года. Генерал Роузкрэнс, заменивший Бюэлла, определил меня в ста­ рую бригаду, но ненадолго. Рядом случился I арфилд, он лучше дру­ гих понимал, как я изнемог чикагским сидением. По^ настоянию I ар- филда, меня’ назначили командиром второй кавалерийской дивизии: я посадил на лошадей 39-й пехотный полк, переделав его па регуляр ный драгунский, а батарею Чикагской торговой палаты — на батарею конной артиллерии,—единственную на Западе конную артиллерию в те дни. „ „ , — Надеюсь, вы с женой, генерал? спросил 1арфилд. — Со мной; где же ей, сироте, быть. — Когда она сидела в зале, нам, судейским, приходилось туго: есть такие лица, на них истина и чистота. — Вот они в Хантсвилле и не пустили ее в суд. — Знаю; тогда мы и разошлись с Бюэллом.