Сибирские огни, 1975, №2

Бросишь хлеба кусок или мяса — и растянется пес возле ног. И поверишь, что с этого часа ты не будешь уже одинок. А тебе — задохнуться б от страха: одиночества нету лютей, если в жизни и вправду собака заменять тебе стала людей. НА ЧТО ОН ЖАЛУЕТСЯ НЫНЕ... На что он жалуется ныне, какая с ним стряслась беда! Представьте, рая на чужбине не отыскал, удрав туда. Не по душе пришлись порядки, но, что досаднее всего,— сулили пряник, сладкий, сладкий, а откусил — во рту свело. На соблазнителей обидясь, спешит он нас предостеречь: вы тоже, мол, не попадитесь, коль попытаются завлечь, не о своей пекусь, мол, чести — иной заботой я томим: чтоб на моем — о, боже! — месте не оказаться вам самим... Ах, доброхотливый страдалец! Вы слышите, куда он гнет! Не знает будто, что пытались и нас поймать на пряник тот. И хоть сердца не глухи наши к его изломанной судьбе, но пусть не смеет в мыслях даже судить о нас он по себе! Чужим не соблазнимся раем. И в горе.