Сибирские огни, 1975, №2

Свалиться на твою голову трухлявой осине! Потом стегнули нас отчаянные крики бабушки и дядиной жены: — А, ай!.. Караул! Ка-ра-у-ул!.. Режутся! И голос деда: — На, в рот-те, грабитель, получай! Что-то грохнуло, донесся еще более пронзительный вопль дяди­ ной жены. Из нашей части дома выскочили, услышав вопли, мать с отцом. Вслед за ними бросился к двери на половину деда и я. Но войти побоял­ ся, потому что дед с ножом в руке наскакивал на дядю Андрея, а тот старался увернуться от удара, перехватить руку с ножом. У самого порога лежала, тяжело и редко дыша, бабушка Домна. Прижавшись в углу к печи, сидела жена дяди Андрея с ребенком на ру­ ках и без конца повторяла одно и то же: — Ой, беги поскореича!.. Ой, он убить может... А дядя Андрей, изловчившись, схватил, наконец, руку с ножом. Ста­ рик смотрел волком и, пытаясь вырвать руку, кричал: — А, супостат... а, вор... Все равно лишу тебя жизни... — Врешь, контра!—не позволяя деду размахнуться, хрипел от на­ туги дядя Андрей.— Врешь, не зарежешь!.. Мой отец топтался рядом с ними, не решаясь вмешаться. Зато мать тотчас бросилась к свекрови, попыталась поднять и поставить ее на ноги. Но бабушка была без сознания, и дед первым не то, чтобы увидел, а скорее почуял это. Бессильно выронив нож, он сказал чуть ли не ше­ потом, но все услышали его: — Эх, мошейник, убил мать, убил, супостат... И, попятившись, сел на лавку, опустил руки, заплакал. — Старая, старая!.. Выпестовала убийцу на свою голову... Дядя Андрей склонился к бабушке: — Маманя, это я, Андрей... Ты слышишь меня?.. Ох, зачем ты стала разнимать нас? Зачем я оттолкнул тебя?.. Бабушка умерла на четвертые сутки перед рассветом. Она так и не пришла в сознание. Фельдшер вечером накануне говорил: «Сотрясе­ ние мозга, ударилась головой о стену или об пол. Вы ей ноги грейте го­ рячим песком...» Грели всю ночь. Без толку грели. Дед твердил: — От руки сына смерть приняла, от разбойника и супостата... И не только в нашем Чернитове, но и в других селах, обрастая ужасными подробностями, шли толки о злодее-активисте, который не пощадил даже свою мать... Дядю старухи на похороны не допустили. После смерти бабушки дед тяжело заболел. Странно все было. Пока не умерла бабушка, он издевался над нею, как только мог. Глаза у нее не высыхали от слез... Но не стало бабушки, и все увидели, что он любил ее какой-то не очень понятной, но глубокой любовью, без которой жизнь ему не в жизнь. Пролежал дед больше двух недель. Встал непохожий сам на себя. Словно болезнь выжгла его самовлюбленность и жестокосердие. А вско­ ре он первый, а за ним все мы поняли, что старик неумолимо слепнет и начал заговариваться. Сидит, бывало, на печи или на завалинке, счи­ тает, ощупывая, пальцы и что-то бормочет-бормочет... Дядя Андрей пришел к моему отцу, исхудавший и потерянный. Он попросил разрешения разобрать и перевезти на отведенную ему усадь­ бу наш амбарушко. Помощником у него была жена. Потом к ней присоединился и я. Работали молча. Только изредка дядя Андрей предупреждал: