Сибирские огни, 1975, №2

не говоря уж об откровенных контрреволюционерах, беспощадный. У нас в Чернитове он опирался на активистов, в числе которых был и мой дядя Андрей. Первая продразверстка была объявлена летом 1918 года. Встретили ее как меру неизбежную. Большинство мужиков понимало, что прежние хозяева земли, те же владельцы Новотомникова — наследники графа Воронцова-Дашкова не смирятся с потерей богатства. Однако за первой продразверсткой последовали новые, и каждая из них встречала все большее сопротивление не только кулаков, но и некоторых середняков. С членами комиссии по продразверстке грозились жестоко расправить­ ся, и это были не пустые слова. Наш дядя Андрей и его товарищи полу­ чили винтовки с патронами. Обыскивать укрывателей хлеба они явля­ лись вооруженными. Причем, брали, выполняя приказ комиссара, уже все зерно подчистую. Я и мои братья узнавали о каждом таком случае прежде всего по­ тому, что за стеной на половине деда вспыхивал очередной скандал. — К чему ты скатился? — кричал на дядю Андрея дед.— На доб­ рых людей, как на медведя али волка, ружье поднимаешь. Вор, грабитель!.. ...Днем члены комиссии по продразверстке (и мой дядя Андрей), найдя спрятанный хлеб у двух середняков Микитова и Романцова, при­ казали забрать все зерно, даже то, что разрешалось оставлять на про­ корм. А в семье у Микитова было одиннадцать человек мал мала мень­ ше. У Романцова и того хуже — тринадцать ртов. Я видел, как увозили хлеб от Микитовых. Сам хозяин скрылся от греха в избе, а жена его сначала металась от амбара к подводе, на которую грузили мешки с последним зерном, а потом сгребла меньших детей и заголосила, запричитала: — Деточки вы мои родные, разнесчастные... Знать, настала пора- времечко умирать нам смертью голодною... Малыши трепыхались, как кутята, и надрывно кричали вместе с маДерью. Я, не выдержав, убежал от этих криков. Ведь Микитовы были ни­ сколько не богаче нас. А мы уже сидели полуголодными. Как же теперь станут жить Микитовы, если выгребли у них последний хлеб? И что же дядя Андрей — разве не понимает он, на что обрекает ни в чем не по­ винных детей? В тот вечер на большей половине дома опять была перепалка. Дядя Андрей орал почти так же истерично, как дед. Видно, был он на пределе душевной выдержки, потому что слышать о бедствиях далеких горожан и нуждах армии — это одно, а видеть своими глазами пустые сусеки и причитающих детей, которых сам же обрекаешь на голод,— это совсем другое. И трудно, ох трудно переступить через это зримое, близкое горе. А тут и дома вместо передышки — осточертевшие попреки и ругань. — Ты вот что заруби на носу,— визгливо кричал дядя Андрей,— ни матерки, ни кулаки не заставят меня отступиться от правды. Хоть режь, все равно буду на своем стоять. Жизни не пожалею!.. — И зарежу, доведешь ты меня,— донесся ожесточенный голос деда.—Мне похоронить тебя легче, чем срам терпеть... — Опомнись,— чего мелешь, старый дурак! — пробился сквозь до­ щатую стену плач бабушки Домны.— Господи, вразуми ты их обоих с сыном-то, не доведи до греха. Услышав ее мольбу, я тоже перекрестился: не допусти, господи милосердный... Чем ожесточеннее схватывались вокруг меня люди, тем крепче я верил в бога, потому что слишком уж запутанным, непонятным и пуга­ ющим становилось все. Не только бедные поднялись на богатых, а и 3. С ибирские огни № 2„