Сибирские огни, 1975, №2

режь... Вспоминаю вот, как я в Чите жил. В пятом ли, в шестом ли году, боюсь соврать. А только одного смутьяна, по-нонешнему же революцио­ нера, поставили возле ямы и убили как зверя какого. А он кричал перед смертью-то, сколько сил осталось: «Убивцы! Палачи! Всех не убьете... На мое место тысячи борцов станут...» Так вот и теперь — не иначе, как схлестнулись правда с кривдой. — Ох, дожить бы до светлых-то дней! — не без горечи сказал де­ душка Никифор.— Прежде тоже бунтовали, а чем кончалось? Казнями да плетьми. — Правда твоя, святая правда,— опять заговорил мой отец.— Я вот снова про Читу... Служил я навроде кучера и дворника у тамошнего большого инженера. Ничего хозяин был, из тех, кто с уважением к прос­ тому человеку относился. А как началась в Чите смута, полиция по домам — с обысками. Инженер-то ко мне среди ночи прибежал: выру­ чай, мол. Сынки его были в чем-то замешаны, много книг запрещенных держали у себя. Ну, мне что? Я их, книги-то, в мешок, да в печку, да ке- росинчиком. Нагрянули перед утром жандармы, а уж и нет ничего. Пепел один. А могли, ох могли большущие неприятности быть. Не толь­ ко для инженера и его сынков, но и для гценя. Ведь я кто для жандар­ мов? Заодно с революционерами? Значит, в кутузку его!.. Вот как дело то было. Раньше молчал об этом. Теперь можно... Я не без удивления смотрел на отца. Вот он, оказывается, какой! Почему же после Читы он завял, как кленовый лист осенью? Кто вино­ ват? Болезнь? Самодурство деда? Нужда беспросветная? А ведь он про­ должал искать правду, разделив всех людей на добрых и злых. Песно­ пения церковные по вечерам пришли на ум. До чего же сложна и трудна для понимания жизнь! Прервала затянувшиеся речи о политике бабушка Домна: — Нашли о чем гутарить. В избу радость на порог — внук вернул­ ся, а они про каких-то Кериных да про Читу. — Дайте сыночка, чадунюшку порасспросить,— поддержала моя мать.— Горя-то немало хлебнул, кожа да кости остались. Вновь я повторил, как жил и как ехал. Не умолчал и про отзывчи­ вость женщины с черными шальными глазами и про крушение. Мать с бабушкой заохали, запричитали: — Ой, господи ты боже мой! Ой, царица небесная! Видно, уж какая кому смерть на роду написана. Царство им небесное, убиенным... Спа­ сибо, тебя беда обошла. Когда я сообщил, что из Москвы ехал на крыше, неожиданно вста­ вил похвальное слово дед Петр Сидорович. — Вот, сват,— обратился он к Лёвочкину,— какой у нас с тобой внук. Ничего не боится. В меня, в меня! Я тоже ничего не боялся,— и, окончательно освоившись, обратился ко мне.— Ну, а деньжонок-то хоть маленько привез, аль нет? Все за столом замолчали. Застолье сразу стало тягостным. Дед Петр, кряхтя и охая, поднялся и направился к двери, сорвав злость и досаду на бабушке Домне: — Брысь отседа! Засобирался уезжать и дедушка Никифор. После этого как прорвалось. Братья мои наперебой стали жало­ ваться на деда, который не раздел совершил, а грабеж. — Знаешь, а Малек-то, Малек не хочет у них жить,— звонким го­ лоском, захлебываясь от торопливости, спешил сообщить Николай.— Он, Малек-то, все время бежит к нам во двор. А как папаня или еще кто-нибудь из нас выйдет из избы, Малек подбежит к плетню и ржет так жалобно, что я тоже как зареву... С рук и я его кормил. — А вчера,— перебил Николая Михаил,—Малек голову на пле