Сибирские огни, 1975, №2

австрийца, который работал на стройке, обмундирование: шинель, ки­ тель, брюки. И хотя солдат был вроде бы плюнуть и растереть, обмун­ дирование его висело на мне, как на колу. Надевать эту одежду я дол­ го стеснялся. На стройке я продержался до сентября. Работал бы и еще, но род­ ные, беспокоясь обо мне, слали письма: езжай да езжай! А я очень боялся предстать оборвышем и без прибытку перед колючими от жад­ ности глазами деда. Конец колебаниям положило тоскливое письмо отца, который со­ общал, что дед поделил хозяйство. Возвратился-де из города его стар­ ший сын, а мой брат и твой дядя Андрей с женой и двумя детьми. Вот и решил дед отобрать две трети хозяйства, дом перегородил, оставил нам закуток всего в два оконца, а для себя с Андреем пробил особый ход. И скотину лучшую, и двор с постройками тоже забрал. А ты при­ езжай, нечего тебе голодать. Наслышались мы тут, как оно в городе. Вот тебе и на: дядя Андрей припожаловал! Годами даже писем не слал. А теперь: здравствуйте! на готовенькое прикатил. Я до слез ра­ зозлился и на непрошенного возвращенца, ставшего по милости деда хозяином, а еще больше на самого деда. Не его дом, а наш! Мы каж­ дый кирпичик выкапывали из земли. Дождь, снег, оползни — а мы ра­ ботали. По какому же праву он отобрал то, что сделано нашими рука­ ми, скреплено нашим потом, а порой и слезами: лили мы их, надрыва­ ясь в непосильном и опасном труде... Сколько уже лет минуло после того, как земля, где стояли графские конюшни, продана чернитовцам, а никто не осмеливался выкапывать кирпичи. Боялись! А мы рискнули. Не от безрассудной отваги, нет. От безысходности и отчаяния. Каким же извергом надо быть, чтобы, зная и собственными глазами видя это, отобрать у нас дом!.. Мне было жаль и нашего любимца Малька, и корову, которых то­ же забрал дед. Но дом больше, чем все остальное. Куда уж больней, когда заноза застрянет в пальце, где нервов не счесть. А моя обида была мучительней и впилась, казалось, в самое сердце. Решение было бесповоротное: ехать, непременно ехать! Меня за­ хлестнула вдруг злая отвага, и никого я не боялся, в том числе и деда. Я готов был отцу помогать, а деду — наоборот, вредить. Пользоваться любым случаем, чтобы вредить... Петр Степанович Просанов хмурился: — Памятен мне твой дед!.. Гордец, самолюбец, только и слышишь от него: «Я да я». Все для него дураки и остолопы. Один он умный... Одно слово: самолюбец. Таким волю дай — наплачешься. Ну, а то, что расчет ты взял и ехать собираешься —это ты правильно поступил. Не потому, что деду надо отомстить. Сам видишь, в Сольцах и теперь не мед, а зимой, может, еще хуже будет. У отца же хоть и не сытно, но всегда найдется что поесть. Три дня подряд я уходил, попрощавшись со всеми, на станцию и три дня никак не мог протолкаться не то, что в вагон, а даже на тор­ мозную площадку товарного состава. На крышу же, когда неожидан­ но представился счастливый случай, меня не пустила тетя Меланья. Лишь утром четвертого дня сжалилась надо мной молодая бойкая женщина. — Держись меня,—сказала она,— а когда будем садиться, воз- ми грех на душу, назовись моим сыном... Вскоре с грохотом и частыми гудками, предупреждавшими хлы­ нувшую к вагонам толпу, подкатил воинский эшелон. Моя спутница — сразу к вагону с солдатами. Шутит, улыбается, зыркая черными гла­ зищами: — Солдатушки-ребятушки, возьмите меня в жены!..