Сибирские огни, 1975, №2

Высокая цель. Ее поставил перед Ивано­ вым Горький. В феврале 1917-го он писал в далекую Сибирь никому не известному, еще только ищущему свою дорогу и свою славу автору: «Всем нам, знающим жизнь, кроме человека, верить не во чтоГ -1 Вы не только судья людям, но и кровный их друг». Шли годы. Они все больше убеждали Иванова в правоте слов учителя. Во время Великой Отечественной войны, думая о страданиях народных, он почти дословно повторяет по прочтении книг Р. Роллана и М. Ганди: «...именно так — с верой в чело­ веческое сердце — и надо сейчас писать, да и читать». «С верой в человеческое сердце»... Мож­ но ли лучше выразить художественную программу Всеволода Иванова? Ибо глав­ ная в его творчестве тема — это тема обре­ тения духовности. Тема «выпрямления» че­ ловека, который преодолевает в себе раба, вырывается из замкнутого круга повседнев­ ности... Прекрасная, светлая, традиционная для русской литературы тема. Аморальными казались Иванову книги, «прихорашивающие» действительность, глу­ хие к страданиям и горю. Именно об этом он писал в дневнике незадолго до смерти. Он подчеркивал тогда, что искусство долж­ но вбирать в себя боль жизни: «Надо все- таки, чтобы чувствовалась боль — если она есть. А что она есть, это несомненно». Перед нами не случайная заметка на по­ лях. Перед нами — слова, написанные на последней странице жизни. Стоит припомнить статьи Всеволода Ива­ нова о многих писателях: разнообразные и даже разноречивые художественные иска­ ния критик нередко поверял одинаково — гуманизмом. «Это был тяжелый, сложный и длинный путь,—пишет он, окидывая взо­ ром творчество Анатоля Франса.— Но это был путь любви и уважения к человече­ ской личности, а значит — путь победы». Решительное «значит» великолепно переда­ ет логику мышления Иванова. «Человек,— провозглашает Иванов,— ро­ дится для того, чтобы быть великаном. Это — его жизненная задача. Другой нет. Он должен быть великаном в любви, в тру­ де, в наслаждении природой, в поэзии, на­ конец!» Говоря это, Иванов не зря упоминает од­ ного из гениев Возрождения: «Микеланд­ жело не очень был велик ростом, но он оста­ вил после себя «Давида». И мы меряем Ми­ келанджело по «Давиду», а не по скелету художника». Конечно, гуманизма «вообще» не бывает. Пафос раздумий Иванова и определяется тем, что_он имеет в виду новый, социали­ стический гуманизм. Гуманизм, опираю­ щийся на непреложные законы обществен­ ного развития, указывающий личности вы­ ход из тупиков страдания, отчаяния, без­ верия. Недаром Маркс называл коммунизм реальным гуманизмом. Вс. Иванов делает обычное дело писате­ ля — заинтересованно следит за тем, как но­ вый гуманизм меняет людские души. Он принципиально не закрывает глаза на то, что духовный рост советского человека не слишком прост — причиной тому трудности и перипетии исторической судьбы народа. И все же, замечает Иванов, этот человек неуклонно приближается к гуманистическо­ му^ идеалу. Он перестал ощущать себя жал­ кой, одинокой песчинкой, затерявшейся в хаосе мироздания. Песчинкой, не осознаю­ щей ни прошлого, ни будущего, уверенной только в неизбежности своего биологическо­ го конца. Впервые в истории и существова­ ние отдельной личности, и существование целого народа подчинено одной большой цели. В романе «Поэт» один из героев размыш­ ляет над этим нравственным движением. Над тем, как повысилась ценность конкрет­ ного бытия, отмеченного границами рожде­ ния и смерти: «В течение одной, только од­ ной человеческой жизни можно перестроить целую страну. Так... сделал Ленин. Вот что такое жизнь! Вот этот размах!» Герой с восхищением добавляет: «И подумать толь­ ко, что об этом размахе способен расска­ зать с необычайной силой — всему миру— один только поэт! Ну как не завидовать поэтам?» В том же романе герой говорит Поэту: «Я прощаю вам все — во имя красоты чело­ века, во имя надежды, что вы мне покаже­ те эту красоту. Боже мой, как необыкно­ венно и как поражающе чудесна эта кра­ сота. Человек у нас красив всюду — и это ли не главнейшее достижение нашего строя. Он красив и на поле брани, и на ни­ ве, и на заводе, где раньше была ужасаю­ щая грязь и, главное, унижение, и в шахте, н в море, и за книгой в университете... По­ кажите мне советского человека!» Всеволод^ Иванов — типичнейший социа­ листический гуманист. Хотя его концепция гуманизма и окрашена в глубоко индивид-^- альные тона, это не противоречит главному. Это, между прочим, еще раз доказывает: гуманизм каждого большого художника своеобразен тем, что опирается на живой, всегда неповторимый человеческий опыт. Идея добра — одна из главных иванов­ ских идей в два последних десятилетия его жизни. Человек как носитель добра был в это же время в центре внимания Иванова- художника. «Опираясь на добро, человече­ ский ум способен совершать чудеса». Писа­ тель ищет добро во всем, прослеживает да­ же эволюцию людских представлений о добре и доброте. И именно с этих позиций пытается объяснить многие парадоксы че­ ловеческой истории. Ивановские воззрения не уложить в ка­ кие-то рамки. Например, он не любил ре­ лигию, считал кощунственно карнавальны­ ми церковные обряды (его неопубликован­ ный роман «Ужгииский кремль» — это блес­ тящая сатира на церковь). Но писатель по­ нимал изначальную мудрость религиозных догматов, с их вниманием к каждому от­ дельному человеку, состраданием к его судьбе. Кстати, в том, что категория добра дол­ го объявлялась иными критиками асоциаль­ ной, Иванов усматривал одну из причин продолжающегося религиозного влияния...