Сибирские огни, 1975, №2

Это счастье — негромкое счастье критика- воспитателя — часто испытывал сам Ива­ нов. Не случайно он так любил жанр внут­ ренней рецензии. Любил вести непосредст­ венный разговор с писателем. Вот он пишет обычное заключение на сборник рассказов и очерков начинающего прозаика. Читает вначале отзывы других ре­ цензентов и вдруг восклицает: «18 страниц рецензий! Молодому автору повезло. Он хо­ рошо начал. Получить 18 страниц рецензий известных писателей на книгу, которая, ка­ жется, еще не напечатана,— это очень при­ ятно, тем более, что рецензии,— почти все,— доброжелательные, положительные». Иванов роняет реплику, многое проясня­ ющую: «Я пишу отзыв на рецензии, а не на рассказы, потому что — рецензии, отлично, умело сделанные, и принесут автору пользу». Легко понять его пафос: внутренняя ре­ цензия — не Золушка среди критических жанров; от нее зависит даже не успех кни­ ги —ее судьба. Но, может быть, это рассуждение Ива­ нова — простая случайность? Архивные ма­ териалы убеждают в другом. Так же ра­ дуется он за начинающего автора, когда получает для прочтения повести Нинель Бейлиной: «На две работы четыре об­ стоятельных рецензии, занимающих в об­ щей сложности 26 страниц». А вот он знакомится со сборником моло­ дого поэта Леонида Завальнюка. «Книжка испещрена каким-то досужим рецензен­ том,— пишет Иванов,— словно мухами об­ сижена... и это типично. Наши рецензенты ужасно любят придираться к частностям, порой не понимая того, что они и делают. Написано, например, у автора — «грунтует полотно». Рецензент в недоумении. Подчер­ кивает. А это обычный технический термин художников, означающий, что полотно по­ крывают раствором мела и клея. «Класть ли сруб»... подчеркнуто. Недоумение. А это тоже обыкновенное техническое выражение. И так далее». Иванова раздражает непонимание ре­ цензентом вещей простых, прямо-таки эле­ ментарных. Поражает неспособность вник­ нуть в суть дела, увидеть за частностями общее. Художественная критика — особый род публицистики. Оперативно и непосредствен­ но она обращается к чувствам, к сознанию людей. Со страстью утверждает или опро­ вергает явления искусства. А главное — обязательно раскрывает, объясняет их. Оттого Иванов постоянно ведет бой с ци­ татничеством в критике. Печальным и не столь уж редким явлением, когда автор статьи скрывается за броней чужих слов и боится остаться с глазу на глаз с читате­ лем. А многочисленные цитаты, как ни па­ радоксально, не только не приближают к художественному тексту, они «мешают не­ посредственному и живому течению расска­ за о писательском мастерстве...» «Я так и не уразумел, что отстаивает автор и против чего он борется? Туманные слова, намеки, многозначительность от Твардовского до Бальзака, но своего я не нашел ничего». Говоря о художественной критике, он резко ставит ударение на первом из этих слов: художественная. Здесь, полагает Ива­ нов, обозначен не только предмет критики, но в известной мере и ее качество. Как много потеряла и теряет литература от то­ го, что критерий художественности по от­ ношению к самой критике порой не счита­ ется важным. Поэтому-то критики иной раз уподобляются детям, играющим в испорчен­ ный телефон. Говорят, доказывают, спо­ рят... А читатель их не слышит. «Литературный критик... прежде всего сам художник слова»,— не сомневался А. Луначарский. Вот слова, которые Ива­ нов повторял долгие годы. Повторял не до­ словно (может, и не зная высказывания Луначарского) — точно по смыслу. Он тре­ бует от критики образности, эмоционально­ сти. С усмешкой советует одному из ре­ цензентов «побольше учиться, хотя бы у то­ го писателя, о котором он пишет». В одной из статей то и дело мелькают канцеляризмы. Иванов тревожится: «...Пока не поздно, пока они не вошли в кровь и плоть, с ними нужно бороться. Нужно ис­ кать свой стиль, а не идти на поводу у га­ зетного штампа». Бледный невыразительный язык порой даже перечеркивает достоинства критиче­ ского или литературоведческого труда. Вот очерк А. Т. об одном драматурге. Интерес­ ные факты, точные наблюдения. Но... «к со­ жалению, читать эту работу тяжело из-за темного, а порой и неряшливого языка». Иванов знал: часто замечания о стиле ка­ саются самой сути содержания. Едва ли не растерянно он сравнивает две статьи критика В. П. Одна из рецензий нра­ вится ему своим вдумчивым вниманием к тексту. Но в другой статье — «Шире те­ матику, шире мастерство!» — словно бы кто-то подменил автора. «Какой он приоб­ рел доктринерский тон, как он важно су­ дит, как строго говорит, почти приказыва­ ет, какие безапелляционные делает выводы.. просто даже не верится... я прошу авто­ ра [...] помнить, что никогда сухое, догма­ тическое доктринерство не создавало вели­ ких критиков». Есть нечто исповедальное, волнующее в напутствиях старого писателя молодым критикам. За этими словами — трепет­ ная забота о литературе, о творчестве, которое всю его жизнь «наполняло душу огнем». (I Искусство не достойно существовать, ес­ ли оно не гуманно. Простая истина, кото­ рую через всю свою жизнь пронес Всеволод Иванов. Пронес бережно, стойко. Защита человеческой личности, права ее на единственность и сокровенность, раскры­ тие ее сложности, красоты, противоречиво­ сти... Вот та цель, казалось писателю, кото­ рую тем яснее ставит перед собой литера­ тура, чем дальше и увереннее идет по пути прогресса.