Сибирские огни, 1975, №2

открыть здесь дверь и в свою творческую мастерскую. Это была бы его исповедь, «прямая речь» в беседе с читателем. Этот труд остался незаконченным, одна­ ко исповедь и без того состоялась. Много­ кратно Всеволод Иванов писал о своей жизни, которая поразительно легко стала материалом литературы. Между тем теоретическое наследие Все­ волода Иванова еще не изучено, не собра­ но: многие статьи «затерялись» в периодике 20—60-х годов, даже полностью не опубли­ кованы. Исследователей ждет здесь много неожиданностей. Например, в Центральном государственном архиве литературы и ис­ кусства СССР, в некоторых частных архи­ вах нами было обнаружено более трехсот внутренних рецензий Иванова1. Эти рецен­ зии, как и изданные недавно дневники пи­ сателя и воспоминания о нем, свидетельст­ вуют о том же — о глубоком понимании Ивановым природы искусства, психологии и «технологии» творчества. Спустя годы после своей смерти писатель с присущим ему полемическим запалом участвует в на­ ших спорах. В чем секрет этой современности? На протяжении своего почти полувеково­ го пути в литературе Всеволод Иванов мно­ гое отвергал. И в искусстве, и в самом себе. Порой стремительно уходил от того, что еще вчера было ему близким. Но одна мысль владела им всегда, безраздельно. Мысль о высоком общественном призвании искусства. Незадолго до смерти писатель дал точное определение делу своей жизни: «Литература — та же война, война с неве­ жеством, слепотой, бескультурьем, бесчело­ вечностью, война за добро, за человеко­ любие». Слово «война» употреблено здесь не всуе: Иванов не любил выспренности. Хоро­ шо чувствуя приближающуюся схватку с фашизмом и многократно напоминая об этом собратьям по перу, он еще в 30-е годы мечтал о том, что «писательский удар будет не последним ударом», что «слово в этой грядущей войне» окажется «метким и смер­ тоносным, подобно нашим пулеметам и на­ шим винтовкам». Всеволод Иванов смотрел на литературу и как на огромное — в миллионы томов — письмо. Письмо из прошлого в грядущее. Ведь искусство накапливает и передает от поколения к поколению драгоценный, труд­ но обретаемый духовный опыт. Но и эту коммуникативную функцию, считал Ива­ нов, литература выполняет тем успешнее, чем она идейнее. «Настоящий художник должен связывать предметы принципами, обязательными для всего человечества». Только тогда он будет по-настоящему зо­ рок при встрече с действительностью. Только тогда сумеет «охватить одним взгля-* 7 Часть этих рецензий опубликована вами в « Литературной газете» (9 ф евраля 1972 г 7 ф евраля 1973 г., 13 м арта 1974 г ) , в ж у р ­ нале «Литературный Киргизстан» (1973, № 2). О работе Вс. И ванова с молодыми пи­ сателям и см. наши статьи: «И скания и н а­ ходки Всеволода Иванова» («Сибирские ог­ ни», 1973. № 9); «В защ и ту живого слова» («Урал», 1974, № 7). дом» наш сложный, с калейдоскопической быстротой меняющийся мир. I Он не принадлежал к литераторам, кото­ рые с высокомерием видят в критике лишь комментатора, популяризатора авторского замысла. Он твердо знал: критика — это призвание, подвижничество, нередко тер­ нистая дорога в искусстве. «В критике,— серьезно объясняет Иванов,— как и во всей литературе, существует совершенство. И путь к этому совершенству труден»1. Профессионализм критики — уже в самом выборе произведения для анализа. Иванов советует одному молодому рецензенту по­ думать «побольше о трудностях» избранной им дороги. Подумать над дилеммой: «Кри­ тику не столько трудно писать, сколько трудно выбирать — о ком писать?» Типичен для Иванова вопрос, который он задал, прочитав рукопись, посвященную Вл. Бахметьеву: «Не странно ли, что только теперь, впервые, написан литературоведче­ ский и критический труд о творчестве одно­ го из старейших советских писателей, свы­ ше 50 лет работающего на нашей ниве ли­ тературной? Не указывает ли это на кос­ ность нашей критики, на ее неумение ви­ деть литературные процессы и литераторов, в частности». Иванов считал писательство трудным, по­ четным учительством. И ту же наставниче­ скую миссию возлагал на критику. Словно о чем-то наболевшем, он говорил с трибуны Третьего съезда писателей о необходимости помочь молодым литераторам, чтобы они «не сбивались... с творческого пути на путь халтуры, подражательности, безразличия, делячества. Как помочь?—задавал вопрос Иванов.—Прежде всего усилением добро­ желательной, отнюдь не зубодробильной критики». А вот небольшой пассаж, извлеченный из статьи Иванова об И. Касаткине. Критика должна замечать и учить таланты, подчер­ кивает писатель. Учить «упорно, непрестан­ но! Учить мастерству, бережному и чуткому отношению к искусству, страху и восторгу перед искусством, перед святостью его». Образный и, меж тем, совершенно конк­ ретный «кодекс» критики! Вдова писателя вспоминает: «Всеволод всегда говорил: «Пусть судит о произведе­ нии тот, кто способен понять и само про­ изведение, и те задачи, которые ставил перед собой автор». Как ждал он такого критика! Критика с твердыми идейно-творческими убеждения­ ми, тонким художественным вкусом, умею­ щего и почувствовать, увидеть образы писа­ теля, и развить их. И, конечно же, если это и учитель, то учитель, не поглядывающий холодновато, высокомерно на ученика, а напротив — радующийся своему учи­ тельству. 1 З д есь и далее и сп ользованы неопубли­ кован н ы е м атериалы , х р ан ящ и еся в ЦГАЛИ СССР и в личном ар х и ве Вс. И ванова.