Сибирские огни, 1975, №2

вам Фомича, есть «машина». И Федору Андреевичу, у которого в данный момент была только пешня да рюкзак, даже не от­ крыли калитку. Эта сцена неудачливого «визита» к лес­ нику написана с истинно сатирической бес­ пощадностью. Ни тени жалости не вызы­ вает у автора его герой, с которым «Лес­ никова баба» даже не захотела разговари­ вать да еще вдобавок пригрозила выпус­ тить кобелей, если тот не перестанет дер­ гать калитку. Федор Андреевич предстает здесь как «жертва» собственных же прин­ ципов жизни; те «мудрые» правила, кото­ рым он неукоснительно следовал и продол­ жает следовать, обернулись вдруг ему сво­ ей грязной изнанкой, и герой почувствовал себя так, «будто ему, со связанными рука­ ми, влепили пощечину. Даже не пощечину, а харкнули в физиономию». Воистину, «злонравия достойные плоды»! Потребительство, делячество, мещанство в широком смысле слова—пороки, хорошо известные нашей литературе, воплощенные ею в многочисленных «колоритных фигу­ рах» хапуг, рвачей, стяжателей. Однако Е. Носов разоблачает этот порок по-своему, бьет по мещанству с такой позиции, с ка­ кой давно уже (кажется, чуть ли не со вре­ мен В. Маяковского) по нему не били. Ме­ щанство, как это убедительно показывает нам писатель, начинается там, где обнару­ живается отход от революционных тради­ ций рабочего класса, где утрачивается ор­ ганическая связь с этим самым передовым классом общества. Федор Андреевич вышел из рабочих, так же как и Фомич, начинал свою трудовую биографию в цехе, у станка. Однако с того момента, как Федора Андреевича «отли­ чили», определили на учебу, он стал посте­ пенно отдаляться от товарищей по цеху, возомнил себя личностью необыкновенной. Когда Толкунова вместе с двумя другими выдвиженцами отправили на рабфак, ди­ ректор завода сказал им: «Ваши... знания, которые вы получите, это не ваша собст­ венность, как штаны или чемодан. Это раз. А второе... само по себе учение еще не нау­ ка. Самая главная наука: ежели ты под­ нялся высоко, гляди не сверху вниз, а и от­ туда, с этой своей ученой высоты, смотри опять же снизу вверх. Потому... что выше народа все равно никому не подняться». Однако это мудрое напутствие старого ком­ муниста Федор Андреевич напрочь забыл, как забыл и то, что своим выдвижением, своим высоким положением он обязан именно рабочему классу. В самом деле, кем бы был Толкунов, ес­ ли бы товарищи по цеху не подсадили его на своих крепких спинах на первый сук «древа познания», если бы не взяли на се­ бя его норму, его работу?.. Однако, выучив­ шись на рабочие рубли и заняв высокое кресло, он не испытывает никакой благо­ дарности к бывшим своим товарищам. Встретив Фомича, он не чувствует никакой радости от этой встречи, не проявляет да­ же элементарного уважения к другу своей рабочей юности. А ведь Фомич—один из тех, кто внес лепту в его «процветание», один из тех, кто остался в цехе, чтобы дать возможность Толкунову учиться, рас­ ти дальше. Однако в зачерствевшей душе Федора Андреевича не возникает ни малей­ шего побуждения к тому, чтобы как-то по­ благодарить Фомича или хотя бы проявить обыкновенный человеческий интерес к его личности. Наоборот, ему все претит, его все раздражает в Фомиче. Он даже грубо об­ рывает своего собеседника, когда тот вспо­ минает прошлое, воскрешая целый период, целый кусок истории родного завода. И вот тут-то становится очевидным, что Федор Андреевич, хоть и возглавлял завод в течение тридцати лет, но по-настоящему интересами завода не жил и исполнял свои служебные обязанности исключительно ра­ ди того, чтобы подольше посидеть в дирек­ торском кресле. Так обнаруживается посте­ пенно истинное лицо Толкунова—приспо­ собленца, потребителя, карьериста «высшей марки». Но повторяем: исходными «пункта­ ми», первоосновой этих пороков являются отступничество от традиций рабочего клас­ са, забвение о своей принадлежности к «рабочему сословию», и здесь Е. Носов, как мы уже заметили, вполне солидаризуется с В. А1аяковским, который видел в мещанстве не просто «дрянь», но силу, стоящую на пути нашего поступательного движения и потому подлежащую немедленному иско­ ренению. Только не совсем вяжется со столь серь­ езной проблематикой концовка повести. Ведь разоблачив и вывернув наизнанку своего Федора Андреевича, Е. Носов, по су­ ществу, показал нам подлинную трагедию. Потому что это действительно трагедия, когда человек, вышедший из рабочего класса, предает забвению его идеалы и тра­ диции, превращается в делягу и потреби­ теля. Но вот этого трагизма сам писатель, как нам кажется, до конца не ощутил. Ина­ казание своему герою он уготовил какое-то водевильное, буквально в духе «басен с моралью». Во всяком случае, именно такое впечат­ ление остается от заключительной сценки, когда Федор Андреевич напрашивается с бутылкой в гости к своему бывшему прия­ телю Зинченко, а тот не хочет его и знать. Композиционно эта сценка, быть может, и необходима, но по сути дела она лишняя. Во-первых, она как-то «смазывает» драма­ тическую развязку повести, когда Толкунов бросает на произвол судьбы Фомича и уез­ жает в город на подвернувшейся «Волге», а во-вторых, сцена эта—лишь вариация эпизода у лесной сторожки и, как всякое по­ вторение, особого эффекта уже не про­ изводит. Толкунову противостоит в повести Фо­ мич, старый кадровый рабочий, ныне тоже пенсионер. Фомич—полная противополож­ ность Федору Андреевичу, достойный «про­ тивовес» главному герою повести. Однако перед нами отнюдь не схематическое про­ тивопоставление, сооруженное автором ра­ ди разоблачения отрицательного персонажа. Фомич—тоже живая, колоритная, по-свое­ му типичная фигура. Этот герой во многом сродни Егору Подушкину. Как и Полуш-