Сибирские огни, 1975, №2

Такие поступки, как нам думается, коро­ бят не только читателей, но и самих авто­ ров. Однако перед нами как раз те самые случаи, когда автор не властен над своим героем, когда герой действует не по умо­ зрительной логике внутреннего развития характера, а по логике самой жизни. К та­ кому роду «нелогичных» поступков отно­ сится и решение Егора не выдавать Федора Ипатыча. Автор, наверное бы, тоже очень хотел, чтобы герой его отомстил своим убийцам, но, как он пишет, ему всегда и всюду чудился Егор, который смотрит «светлыми, как родное небо, глазами, и нет во взгляде его ни осуждения ни порица­ ния, ни гнева: несогласие есть». И этот Егор поступает сообразно складу своей на­ туры, своим убеждениям, этот человек ни­ когда не станет действовать по принципу «крови жажду». Герой Б. Васильева при-, надлежит к тому редкому типу людей, ко-! ромный поток информации, художник мо­ жет лишь с помощью одной детали, одного беглого, на первый взгляд, замечания объ­ яснить любое сложное явление с исчерпы­ вающей полнотой. Вот и посмотрим теперь, нет ли у Б. Ва­ сильева таких «подробностей», проливаю­ щих свет на социальный облик описываемо­ го им поселка. Но сначала вспомним, как восприняли этот поселок критики. <Все бе­ ды Егора, вся драма его — от того лесно­ го поселка,— пишет И. Дедков.— Этот по­ селок — диавольское место. Он населен грубыми и жестокими людьми. Лиц мы не видим, это темная множественность, она улюлюкает, издевается и стяжает. Тут да­ же дети испорчены, и светел среди них лишь Колька Полушкин». Здесь все подмечено правильно, абсолют­ но правильно. Да, и люди в поселке подо­ брались все как один ухватистые, прижи- торые готовы и способны защитить кого»?/ мистые, «добытчики», и тяга к накопитель угодно, кроме самих себя. Такие люди мо­ гут нам не нравиться, мы можем не прини­ мать их «жертвенной» морали, но они есть, и одним из них является Егор Полушкин, с его глубоким убеждением», “что «злоба злй- бу плодит... от добра добро родится». И ка­ кие бы контрдоводы мы ни приводили про­ тив этой сентенции, Егора нам не пере­ убедить. Но для нас в конечном счете важна не эта мораль, которая автором отнюдь не поддерживается и не проповедуется. Важ­ но, что сам Егор Полушкин как личность ству здесь повышенная, и вообще дух стя­ жательства здесь укоренился надолго и прочно. Только странного в том, на наш взгляд, ничего нет. Такой поселок имеет все права на существование как на геогра­ фической карте, так и в литературном про­ изведении. Причем перед нами вовсе не тот случай, когда автор прибегает к условно­ сти, резко противопоставляя два начала, одно из которых — «светлое» — вопло­ щено в образе главного героя, а другое —- — «темное» — представлено средой, этого героя окружающей. Заметим тут в скобках, выше, значительнее этой морали—переп-^ что подобного рода условность вполне до­ нами человек, сумевший распрямиться, су­ мевший выйти из состояния вечной унижен­ ности и совершить героический поступок. Итак, будем считать, что вопрос с глав­ ным героем более-менее ясен. Обратимся теперь к среде, в которой герой пребыва­ ет. Известно, что среде, производственной и бытовой обстановке, окружающей лите­ ратурного героя, критика придает значе­ ние чрезвычайное. И упаси бог писателя пренебречь «средой», очертить ее бегло и скупо—сразу камнепадом посыплются уп­ реки, что-де автор односторонне подходит к жизни, что герои его действуют на «без­ людном фоне», живут не на грешной земле, а в некоем «безвоздушном пространстве». Вообще сознание наших критиков в по­ следнее время настолько «просоциологизи- ровалось» (Б. Анашенков), что чуть не в каждом художественном произведении они хотят видеть фундаментальное исследова­ ние той или иной социальной среды, той или иной сферы жизни. Требование в прин­ ципе вполне законное. Вспомним, что и классики марксизма, и представители рево­ люционно-демократической критики стреми­ лись увидеть в художественном произведе­ нии прежде всего точно воспроизведенную картину жизни общества, взятого в опреде­ ленный исторический период... Только почему-то наши критики забыва­ ют порой, что исследование социальное и исследование художественное суть вещи совершенно различные, что в отличие от социолога, которому для решения намечен- пустима в художественной литературе, и уже по этой причине критикам романа «Не стреляйте в белых лебедей» следовало бы хорошенько поразмыслить, прежде чем по­ дозревать автора в «очернении» и «сгуще­ нии красок». Однако же в романе Б. Васильева есть такие «детали» и «подробности», которые позволяют нам с полным основанием ут­ верждать, что факт существования «стран­ ного поселка», населенного по преимущест­ ву жадными хорями, есть не литературная условность, но горькая реальность. Вчита­ емся-ка повнимательнее вот в эти строки: «Федор Бурьянов сюда за рублем приехал; тогда еще, когда здесь леса шумели — краю не видать. В ту пору нужда была, и валили этот лес со смаком, с грохотом, с прогрессивкой. Поселок построили, электричество под­ вели, водопровод наладили. А как ветку от железной дороги дотянули, так и лес кру­ гом кончился. Бытье, так сказать, на дан­ ном этапе обогнало чье-то сознание, поро­ див комфортабельный, но никому уже не нужный поселок среди чахлых остатков некогда звонкого краснолесья. Последний массив вокруг Черного озера областные организации с превеликим трудом сумели объявить водоохранным, и работа заглох­ ла. А поскольку перевалочная база с лесо­ пилкой, построенной по последнему слову техники, при поселке уже существовала, то лес сюда стали теперь возить специально. Возили, сгружали и снова грузили, и вче- ной проблемы необходимо обработать ог- ^рашние лесорубы заделались грузчиками,