Сибирские огни, 1975, №2

том виде» проследить превращение так на­ зываемого «естественного человека» в су­ щество социальное, то есть процесс, кото­ рый в иных случаях мог бы продолжаться на протяжении жизни ряда поколений». Казалось бы, тезис неопровержимый, но это не более как одна из удобных критиче­ ских версий, одна из «концепций», в глад­ кое ложе которой критик стремится умес­ тить все содержание романа. Берем на се­ бя смелость сказать за автора: не было у Б. Васильева даже в уме такого намере­ ния—показывать некий закономерный про­ цесс превращения «человека естественного» в «человека общественного». Не было по той простой причине, что в романе нет та­ ких «двух» Егоров, есть один Егор Полуш- кин—натура удивительно цельная, лич­ ность в высшей степени гармоничная, чело­ век, у которого сознание общественного долга неотделимо отсамых его естественных побуждений и поступков. Чтобы убедиться, что это действительно так, достаточно вспомнить всего два эпизо­ да именно из первой части романа, где, по мнению процитированных нами критиков, действует еще «темный» Егор. В первом эпизоде рассказывается о неудачных по­ пытках героя утвердиться на плотницком поприще. Когда Егор приехал в леспром- хозовский поселок, его, как отменного плот­ ника, сразу приняли в бригаду местной строительной конторы. «Взять-то взяли, а через полмесяца... — Полушкин! Ты сколько дён стенку ли­ зать будешь? — Дык ведь это... Доска с доской не схо­ дится. — Ну и хрен с ними, с досками! Тебе, что ль, тут жить? У нас план горит, преми­ альные... — Дык ведь для людей жа... — Слазь с лесов! Давай на новый объект! — Дык ведь щели. — Слазь, тебе говорят! Слезал Егор. Слезал, шел на новый объ­ ект, стыдясь оглянуться на собственную работу. И’с нового объекта тоже слезал под сочную ругань бригадира, к снова шел на какой-то самоновейший объект, сноваде­ лал что-то где-то, топором тюкал, и снова волокли его, не давая возможности сделать так, чтоб не маялась совесть. А через месяц швырнул Егор казенные рукавицы, взял личный топор и притопал домой за пять ча­ сов до конца работы. — Не могу я так, Тинушка, ты уж не серчай. Не дело у них — понарошка какая-то». Эпизод, настолько говорящий сам за се­ бя, что не нуждается ни в каких коммен­ тариях. В самом деле, Егор хочет, выража­ ясь газетным словом, давать продукцию только отличного качества, его рабочая со­ весть просто не позволяет ему халтурить, допускать брак в работе. Да разве не об этом сейчас везде только и говорят и пи­ шут, призывая каждого работника выпус­ кать продукцию только со Знаком качест­ ва? Где же тут, спрашивается, «темнота» и неразвитость общественного сознания, свойственные так называемому «естествен­ ному человеку»? Или стремление Егора По­ душкина работать на совесть суть тоже «добродетели христианского толка» (выра­ жение И. Дедкова) ? Но в романе есть эпизод и более показа­ тельный. Мы имеем в виду знаменитую «лыковую кампанию», развернувшуюся в поселке с легкой руки не в меру предпри­ имчивых деятелей местной потребкоопера­ ции. Как-то безработный Егор пришел в контору и увидел объявление. «С газету, размером. Печатными буквами всем граж­ данам сообщалось, что областные загото­ вители будут брать у населения лыко липо­ вое. Отмоченное и высушенное, по полтин­ ничку за килограмм. Пятьдесят копеечек звонкими». Дело показалось Егору вполне стоящим, и, взяв с собой сына Кольку, он на следующий же день отправился в лес. Но тут их взору предстала картина, от ко­ торой мороз пошел по коже: «...голые ли­ пы тяжело роняли на землю увядающий цвет. Белые, будто женское тело, стволы тускло светились в зеленом сумраке, и зем­ ля под ними была мокрой от соков, что ис­ правно гнали корни из земных глубин к уже обреченным вершинам. — Сгубили,—тихо сказал Егор и снял кепку.—За рубли сгубили, за полтин­ нички». И Егор повернул обратно: не поднялась у него рука на эти обесчещенные липки, не позволила ему совесть творить вместе с другими надругательство над беззащитной природой. Вдумайтесь в смысл этого пос­ тупка. Человек, оставшийся без копейки де­ нег, без работы, находящийся на грани ни­ щеты, отказьшается от верного заработка, потому что такая добыча денег ’¡Тротивартг- чит его нравственны¿''убеждениям, потому что он понимает всю чудовищность этой го­ ловотяпской «лыковой кампании». И об этом Егоре, который по уровню своего соз­ нания стоит здесь выше всех жителей по­ селка, всех его руководителей и «деятелей», об этом Подушкине В. Баранов пишетс ядо­ витой иронией: «В том виде, в каком По­ лушкин предстает перед нами в начале ро­ мана, он способен украсить не землю, а разве что те самые три сотки, которые со­ ставляют его приусадебный участок». Вот так — пугало огородное вы, Егор Савелье­ вич Полушкин, ни больше ни меньше. Шутки шутками, но иной не в меру до­ верчивый читатель, приняв к сведению все эти «аттестации» и, как говорится, намотав на ус, станет вполне сознательно работать спустя рукава и равнодушно проходить мимо всяческих безобразий, творимых в от­ ношении к природе. И будет по-своему прав: иначе начнешь, как Егор Полушкин, лизать стену топором—и тебе тут же при­ пишут «добродетели христианского толка», спасешь муравейник либо откажешься драть лыко с ободранных уже деревьев — и вмиг окрестят «чудиком», «юродивым»... Думается, это просто близорукость—не замечать, что все «чудачества» и «выходки» Егора идут не от «темноты» и тем более не от «наивной патриархальности», но от