Сибирские огни, 1975, №2
в обертках, одевался ор — только вздохнешь, позавидуешь: атласная голубая рубаха, шелковый пояс с кистями, плисовые черные штаны, лаковые сапоги и фуражка с блестящим козырьком. Чем он лучше ме ня? Почему счастье выпало не мне? А с другой стороны — солдатские вдовы. Этим-то еще хуже, чем мне. А за какие провины горе мыкают? Уж не за то ли, что их мужья сложили головы за веру, царя и отечество?.. Ох, господи, прости меня, грешного, за мысли, бесом нашептанные! Крестился я истово, да не услышал всевышний моих покаяний. Я был на работе в лесу, когда мне сообщили: Чернитово дотла сгорело. Бросился я на дорогу, повстречал женщину с полными ведрами. Ох, сла ва богу — хорошая примета! Видать, глупо подшутили надо мной това рищи. И лишь порядка ради спросил, не слышала ли женщина о пожаре. — А ты не чернитовский ли?.. Ох, деточка, говорят, всё огонь смахнул... В одном она ошиблась. В пепелище превратились только деревян ные избы. Каменные дома-лавки и склады богатеев уцелели. Хлебнули мы в тот год горя через край. Совсем был бы зарез, если бы погорельцам не помогли крестьяне других сел. Нам собрали что-то около двадцати пудов зерна, кое-какую одежонку. Порешили после этого пожара (первой мысль подала бабушка Лёвочкина) строить каменный дом. Часть кирпича посулился обжечь дедушка Лёвочкин. Но главная надежа была на то, чтобы выкопать и разобрать фундаменты давно заброшенных, заросших крапивой и кус тарником графских конюшен. Работали после уборочной страды, всей оравой (четверо старших ребят да отец с матерью). Копали, как кроты, иной раз обрушивалась или оползала размокшая от холодных осенних дождей земля. Потом ударили заморозки. Работать стало безопасней. Однако чуть разогнулся передохнуть — ветер пронизывает до костей. Удивления достойно, что мы сумели-таки набрать кирпича на не малый по чернитовским меркам дом. Зато теперь пожар: накось, выкуси!.. Дед Петр Сидорович только крякал от удовольствия, хотя сам уча стия ни в добывании кирпича, ни в кладке стен не принимал. Бог с ним, с дедом. Не мешает, и то ладно. Войне же не было конца. Цены поднимались, как река в бурное половодье. Ограды и лавки на базаре сплошь были оклеены большими листами с надписями, которые призывали постоять за веру, царя и оте чество, не пожалеть живота своего за православие, за родную русскую землю. .Или вот большая карикатура: германский кайзер Вильгельм взгромоздился на австрийского императора Франца-Иосифа, а тот, в свою очередь, оседлал турецкого султана, у которого ноги зарылись в песок. Кнутом же их подстегивает тот, кто наверху,— кайзер... А по селам, как языки пламени в начале пала, все упрямее ползли слухи о поражениях, которые терпела царская армия. Копилось в душах готовое выплеснуться недовольство. Но внешне все оставалось вроде бы неизменным. Как год и два назад, из Чернитова отправлялись плотники на оборонные работы, где неплохо платили. У нас в семье ехать было некому: дед — старый, отец — одноглазый и считай что однорукий. Все чаще посматривали в мою сто рону. Годочка бы на два постарше, быть может, и удалось пристроить в какую-нибудь артель. Или были бы деньжата—сунуть волостному пи сарю, он бы и выдал справку, прибавив годок-другой. Да где они, деньги? И все-таки счастье улыбнулось мне. Весной 1916 года Иван Абра мович Чесноков, тот самый, что отважился жить в страшном доме, пол
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2