Сибирские огни, 1975, №2

«Литературного обозрения»'. Судьба, ска­ жем прямо, завидная, если учесть, что на подавляющее большинство произведений современной литературы критика отклика­ ется одной-двумя рецензиями, а многие ро­ маны и повести вообще остаются вне ее по­ ля зрения. Однако всеобщий интерес, вы­ званный романом Б. Васильева как в крити­ ке, так и среди массового читателя, пред­ ставляется фактом вполне закономерным. Ибо интерес этот порожден не какими-то пикантными проблемами-однодневками, не спекуляцией на модных «злобах дня», а тем громадным социально-психологическим за­ рядом, который заложен в самом замысле произведения, в его конфликте и—в его трагической развязке. Признаться, было бы весьма заманчивым начать разговор о романе Б. Васильева по порядку, а именно: сделать, как то подоба­ ет в критике, обширное вступление, соотне­ ся данное произведение автора с другими его сочинениями, засим, обозначив его про­ блематику и идейную нацеленность, не­ спешно приступить к выяснению, насколько удачно реализуется авторский замысел в образах героев, насколько эти образы есте­ ственны, убедительны в своих мыслях и по­ ступках... Но, увы, не получится у нас на сей раз такого разбора «по плану», да и не к чему это делать, потому что роман Б. Ва­ сильева уже основательно разобран и про­ анализирован, выявлены уже все его силь­ ные и ущербные стороны, к героям на­ прочь приклеены ярлыки, с которыми они гуляют из статьи в статью, и есть даже за­ ключение—слово от редакции «Литератур­ ного обозрения», носящее характер при­ говора, который окончателен и обжалова­ нию не подлежит. «По нашему мнению,—пишут редакторы «ЛО»,—сам роман «Не стреляйте в белых лебедей»—произведение интересное, отме­ ченное печатью таланта, но внутренне про­ тиворечивое. Оно не обладает той эстетиче­ ской, художественной цельностью, которой отличались повести Б. Васильева, где за­ мысел нашел оригинальное воплощение в соответствующей стилевой форме». Казалось бы, после таких авторитетных суждений, когда поставлены все точки над _«и», когда произведение взвешено на крити­ ческих весах и по частям, и «в целом», ка­ залось бы, нет теперь никакого смысла сно­ ва к нему возвращаться, затевать споры и дискуссии «по второму кругу». Но... чудит­ ся нам: взывает к справедливости Егор По- лушкин, несчастный, трагически погибший герой романа «Не стреляйте в белых лебе­ дей», которого критика даже посмертно не1 1 Н азвание наш ей статьи в какой-то с т е ­ пени навеяно этой ди ск у сси ей . Так, Л. Ува­ рова — одна и з нем н оги х защ итниц романа «Не стреляй те в белы х л ебедей » — сп р авед­ ливо зам етил а, что главны й герой его Егор Полушкин напом ин ает многими чертами турген евск ого Калиныча. Но почему-то эту очень верную мы сль не сочл а нужным р а з­ вить дальш е. В едь в р ом ан е Б. Васильева есть не только свой Калиныч, но и свой Хорь — в лице другого героя, Ф едора Ипаты- ча Б урьянова И у ж е и з этой расстановки дей ствую щ и х лиц видно, что за конф ликт полож ен в осн ову ром ана. захотела признать настоящим человеком, окрестив его разными непочтительными эпитетами—«страстотерпец», «непротив­ ленец», «чудик» и проч. и проч. Произошел своего рода парадокс. Автор, рассказав нам историю жизни и смерти Егора Полушкина, сделал все, чтобы мы увидели в его герое человека высокого гражданского долга, исключительной поря­ дочности и нравственной чистоты. Однако, когда жизнь Егора Полушкина была рас­ сказана, большинство критиков увидело в ней не историю трагической гибели честно­ го, преданного своему делу человека, но некое «житие» со всеми вытекающими из него сентенциями, как-то: проповедь непро­ тивления, призыв к всепрощению, абстракт­ ный гуманизм и т. п. Впрочем, предоставим здесь слово самим критикам. «М. Горький говорил когда-то, что чуда­ ки украшают землю. Егор скорее не чудак, а, как выражается современная молодежь, «чудик», своего рода белая ворона (чего стоит сцена, когда он, роя канаву, тщатель­ но огибает муравейник!)» (В. Баранов. «Развитие или хождение по кругу?»—«Ли­ тературное обозрение», 1973, № 12). «Из­ бранная автором модель (именно модель, а не характер), повинуясь расхожей логике, как бы внушает читателю: совесть—это хорошо, ум и образованность сомнительны; все, что от природы,—благо, от цивилиза­ ции—зло» (В. Кардин. «О лебедях и «ле­ бедушках».—«Новый мир», 1974, № 2). «...Сперва Егор предстает перед нами как воплощение некой стихийной, натуральной, «доброй совести и совестливой доброты», причем воплощение, заостренное чертами условной, заранее предписанной автором на­ ивности, неприспособленности до фигуры человека чуть ли «не от мира сего» (редак­ ционная статья «Литературного обозрения», 1973, № 12). «Это странный роман, потому что, помимо Егора, в нем, в сущности, нет никого. Мрачные субъекты Черепок и Филя, некий Яков Прокопыч, «туристы» едва обо­ значены, их судьбы, их бытие автора не за­ нимают: они лишь учерняют обступающую /Егора жизнь» (И. Дедков. «Сказание о Егоре Бедоносце».—«Литературное обозре­ ние», 1973, № 11). Мы привели самые характерные выдерж­ ки из многочисленных статей, посвященных роману Б. Васильева. Как нетрудно заклю­ чить, авторов этих статей не устраивает два, в основном, положения. Первое—не­ понятные, с их точки зрения, «выходки» Егора Полушкина, в которых им видится некое «стихийное» начало, в которых герой предстает человеком «не от мира сего», «чу­ диком», «блаженненьким». Второе—слиш­ ком густая атмосфера человеческой подло­ сти и мерзости, окружающая героя: как это так могло, дескать, случиться, что ка­ кой-то «чудик» оказался едва ли не един­ ственной светлой личностью в большом лес- промхозовском поселке? Все эти претензии и обязывают нас при­ держиваться совершенно иного порядка при разборе романа Б. Васильева. Нам придется следовать не столько логике раз­ вития характера героя, сколько логике рас