Сибирские огни, 1975, №2

кого. Усадьбу обходили далеко стороной, а по вечерам я бежал мимо сломя голову и крестясь. Случилось же в этом доме и впрямь ужасное. Сам Кулин служил в графском имении объездчиком. Бабником был. Домой неделями не яв­ лялся. Жена и добрыми увещеваниями, и скандалами добивалась, чтобы вернулся он к семье. А потом пригрозила: «Детей сгублю и сама себя не пожалею!» Угрозу приняли, кто смеясь, а кто и всерьез. Соседи одно время да­ же приглядывали за нею. Но разве уследишь?.. Четверых детей несчаст­ ная зарезала, даже грудного младенца в люльке не пожалела, а сама повесилась. С тех пор и утвердилась за домом страшная слава. Никто жить в нем не соглашался. Ни одного яблока из сада самые отчаянные озор­ ники не смели сорвать. А вот Чесноков купил усадьбу. На предупреждения же отвечал, посмеиваясь: — Хо-хо, черти ладана боятся!.. Вот прокурю избу как следует, ла­ даном да еще с божьей молитвой, все черти и разбегутся. Отважный он был человек, хотя ростом никакой не богатырь. Ру­ сые волосы проседь, особенно на висках, пронизала. Глаза тоже как глаза — карие, только подобрее, чем у других. Бородка небольшая, и то­ же с сединкой. Одежонка же — многие в Чернитове одевались так. Си­ няя рубашка-косоворотка, подпоясанная узким ремешком. Поверх ру­ башки жилетка из серого сукна. Брюки в голенища яловых сапог заправлены. Ничего богатырского. А уважали его в селе все, даже бо­ гатеи. Хотя что было ¡в его силах? Разве что чертей выкурить ладаном из проклятой богом избы? Вмешаться же в наши нелады с дедом, за­ претить Куртучкину-Романову драть три шкуры с батраков или обма­ нывать односельчан, усовестить холуев графских — ничего этого он не мог при всей своей отваге и честности. Единственно, что был он в силах,— это дать взаймы хлеб пуд за пуд и деньги ссудить, не требуя процентов. Но их у него было в обрез, денег-то, сам ездил на заработки в отход­ ничество. Был еще один добрый человек— наш сосед, которого все звали по-уличному Крыкалка. Бондарь отменнейший. Бочки его славились далеко в округе. С рынка возвращался, ребятишкам чернитовским конфеты вез. Но это — если не был в доску пьян. Губила Крыкалку привержен­ ность к сивухе. Все, что за неделю зарабатывал, в воскресенье, как пра­ вило, спускал дочиста. А однажды пропил даже свой инструмент. Думая о нем сейчас, ловлю себя на мысли, что он и пьяницей стал, наверное, от неумения понять, почему так много несправедливостей вок­ руг, где выход? С запоями у него доходило иной раз до смешного. Как-то возвра­ щался Крыкалка домой хмельной-перехмельной. Пел «Бродягу». Совал ребятишкам медяки. Жена поспешила встретить, надеясь, что не все еще он успел раздать. Обшарила карманы: пусто. Заплакала, и от сра­ му— домой. А Крыкалка закричал ей вслед: «Главного-то места и не проверила!.. Ха-ха-ха! А оно, главное-то, вона где...» И, расстегнув шта­ ны, достал шкалик водки. Тут же на улице вылакал ее и, окончательно оглушив себя, свалился на дорогу и как задубенел. Чтобы какая-нибудь подвода ненароком не наехала, отволокли его на обочину. Не хочу утверждать, что только горький пример соседа — причина оставшегося у меня на всю жизнь отвращения к вину. Но загубленный мастеровой талант — весомая капля противоядия, уберегшая меня от водки. Да, разные люди окружали меня в родном Чернитове. Но тянулся