Сибирские огни, 1975, №2
ждали с паромом, пока соберутся все женщины, возвращающиеся в этот день с заречного поля. Вот-вот должна была подъехать и Зинка с поч той. Женщин было человек двадцать. Шумные и веселые, окружили они Степаниду, расспрашивая ее о ребятишках, которые большой ватагой, под недремлющим оком Веньки галдели нетерпеливо на том берегу в ожидании родителей. Я, как помню, как раз смазывал тавотом скрипя щий коловорот, ,когда сидящая неподалеку бабка Авдотья вдруг вста ла. Я посмотрел на дорогу и увидел еле плетущегося по ней Буланку и Зинку, сидящую на нем, бросив поводья и опустив голову. Обычно на ее открытом толстощеком лице и радость, и печаль отражались, как в зеркале; Зинка никогда ничего не могла скрыть. Бабы при ее виде при тихли, даже Дарья перестала смеяться. Кто-то прошептал: — Опять, наверно, несчастье какое... Все беспокойно зашевелились. Пронзительно заскрипел коловорот, яа который я неосторожно оперся — я тоже ждал письма от отца. Бу-' ланка подошел к реке, вытянул шею, погрузил морду в воду и долго и жадно пил. А Зинка все не слезала на землю, покачиваясь в седле и безвольно положив руки на почтальонскую сумку. Такое было впечат ление, что она едва не теряет сознание. Встревоженные бабы окружили ее тесным полукольцом, но ни одна не решалась задать вопрос. Я по чувствовал, что у меня пересохло в горле. Наконец, бабка Авдотья со всегдашней своей надеждой в голосе тронула за стремя и спросила: — Привезла мне письмо, доченька? — И, не дожидаясь ответа, повернулась и пояснила молчащим женщинам: — Снился ведь он мне сеюдня, Ваня, соколик мой ясный, и такой беленький весь... — Не привезла! Зинка выкрикнула это так неожиданно да к тому же так громко и дико, что Буланка взвился на дыбы и чуть не выбросил ее из седла. Но она натянула удила, привстала в стременах и, напирая конем на баб, продолжала кричать: — Не привезла, и никогда тебе его не привезу. Неужели ты, ста рая, не поймешь, что этот твой «соколик ясный» давно уже землю гры зет? Так же точно, как Крутов, как Селиванов, как Колька Епишев, Петька Белых, и сколько еще, боже мой!.. Пораженные, задетые за живое, бабы зашумели. — Ты что, Зинка, с ума сошла? — Белены объелась? — Совесть надо иметь! — Понимать надо несчастную старуху! — Побойся бога, чего разоралась! Стеша схватила Буланку за уздечку: — Что с тобой, девка? Зинка расплакалась навзрыд, как ребенок. Стеша помогла ей слезть с коня и прижала ее голову к своей груди. — Что случилось, Зиночка? Ну, успокойся, успокойся... — Не могу, Стеша, я сама скоро умом тронусь. Женщины сгрудились теснее, Зинка всхлипывала, и ее тоненькие пшеничного цвета косички смешно и беспомощно подскакивали. Нако нец она вытерла рукавом слезы и, шмыгая носом, сказала, скорее обви няя, чем оправдываясь: — Ой, боже ты мой, боже! Извините меня, бабы, но я уже и в са мом деле не могу. Я больше не выдержу. Вы даже представить не мо жете, какие муки переживаю, пока сюда еду. На почту уже заходить боюсь, знаю—опять эти конверты. И везу их потом в сумке, а кажется мне, что убитых везу. И все время этих наших парней перед собой ви жу, выходят они навстречу, из-за деревьев выглядывают, окликают ме ня. А я со страху, дура, Буланку галопом гоню, кнутом его, бедного,
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2