Сибирские огни, 1975, №2

Теперь, по смерти Турчина, отказано в пенсии и мне. Уже п р и ­ з н а н а моя война, никто не корит меня за лекарскую помощь ране­ ным. Отчего же не дать такой с л а в н о й г е р о и н е что-то на про­ питание? А вот отчего: слушайте, человек нового столетия, голос прош­ лого века. Мне нельзя дать денег, это оскорбит нравственность респуб­ лики: ведь г-жа Турчина перед богом не жена генерала, мою просьбу отвергли, не признав нашего брака в России. Вот как славно вышло! Оказывается, мы живы, жива и та наша далекая русская дерзость, мир­ ской, гражданский брак без повенчания. Я и сейчас, в мыслях, готова упасть перед несчастным отцом, обнять его колени, сказать, что и сама страдала, разрывая ему сердце, но пусть простит меня из могилы, жерт­ ва была не напрасная, если она привела в ярость и православного фли­ гель-адъютанта, князя Львова, и ксендза пана Теодора, и тартюфов на­ шей республики. Как хорошо сознание, что ты для них не мертв, а все еще противник, пусть и издыхающий,— ведь они больше боятся мертвого льва, чем живой собаки. 16 Вот и окончен с юж е т , не жизнь, а то, что подвластно словам. Я не сказала об одном: когда Турчину отказали в пенсии, я решилась снять с него свою горсть бобов и ломоть хлеба. Из многого, что состав­ ляло нашу жизнь, остались только любовь и книга, которую довершал Турчин. Я имею в виду не описание битвы за Миссионер-ридж,— эта книга была готова, слогом и страстью она превосходила «Чикамогу», была вполовину меньше, ей недоставало только карт и указателя имен. Турчин отодвинул на время «Миссионер-ридж» и отдался большому труду, полному о ч е р к у в о й н ы з а с в о б о д у . Я решила, что наш союз, выдержав полвека, перенесет и разлуку, и уехала налегке, будто бы в гости к Элизабет Говард, но гаванью моей стала богадель­ ня,— пусть Вас не устрашит это слово! — богадельня, тайком устроен­ ная мне госпожой Кларой Бартон, дамой-благотворительницей, звезда которой взошла еще во время войны, в управлении больницами. Я по­ нимала, что Турчин напишет г-же Говард и, не получив ответа, бросится на поиски, и я писала ему всякий день, устраивала так, что письма мои приходили из разных городов. Я уверяла, что попала в немыслимый светский водоворот, что меня наперебой зовут к себе старые подруги по Филадельфии, по фельдшерской школе, и добрые знакомые Виктории Вудхол, и свояченица Люси Стоун и даже издательница «Революшн», госпожа Стэнтон. Мои ч а с т ы е п е р е е з д ы освобождали Турчина от писем ко мне; в своих же я радовалась, что он всякую минуту может отдать работе, не растрачиваясь даже и на короткие строки письма. И все это время я жила в устроенной казарме, выслушивая наставления сотрудницы мисс Адамс, что б о г а т ым т а к же н у ж н ы б е д ные , к а к б е д н ы м — б о г а т ы е , что она соединит нас в одну семью, как соединил людей господь,— а в благодарность за ее деяния мэрия приставила к з а в е д е н и ю специального полисмена, стража поряд­ ка и закона. Много сгорело в огне, разведенном Турчиным весною этого года, сгорели и мои письма, числом около ста, по письму в каждый из тех дней, что я провела в благопристойной тюрьме, основанной по методе мисс Адамс, пока туда не ворвался Турчин и не увел меня за руку, как девчонку. Я сожалею, что этих писем нет, а между тем, что они? Каждое из них — страничка воображаемой жизни, наброски щедрых домов, новый ландшафт, доброта и остроумие моих воображаемых хозяек, и страничка моих признаний, любви, благодарности человеку, подарив