Сибирские огни, 1975, №2

чайного жилища. Всякое бывало—крайняя нужда, сюжеты, унижающие республику, только не его; никогда, ни на час не потерял он своей неза­ висимости. Вы теперь многое знаете, огляйитесь и подумайте; можно ли было нас запугать и чем? Потерями, которые превзошли бы прошлые потери? Их не изобрели ни люди, ни бог. Страхом? Убивающим огнем? Все было, все, кроме бесчестия. Потеряв родину ради великого идеала и закалив сердце мукой целой жизни, можно ли устрашиться потерей денег или дома? Чикаго сделался вторым городом Западного полушария, по новым улицам, в каменных берегах бурлил поток деловых людей и работников. Всюду находились и ветераны войны, почитатели Турчина, однако город не принадлежал им. Чикаго жил не памятью, а настоя­ щим днем. Что он мог дать нам теперь: службу в Иллинойс Сентрал? Домогательство пенсии у забывчивого конгресса, денег, без которых в большом городе не прожить? Медленный переход в сословие чикагских бедняков? — «О вас до сих пор помнят рабочие железнодорожной компа­ нии,—призывал Фергус Турчина.— Вы находили с ними свой язык».— «Я работал вместе с ними, старался, чтобы их не обкрадывала админи­ страция: вот и весь мой язык».— «Ничего другого и не надо; только под­ держать их борьбу. А вы и писать можете, писать о рабочем вопросе...» Фергус стал хвалить военные памфлеты Турчина, сказал, что помнит их.—«То, что вы говорите, свидетельствует мою правоту: каждый дол­ жен делать свое. Я решился писать только свое, то, что я знаю, что и есть моя жизнь. Такое мое перо; чужого оно не напишет, сколько ни ма­ кай его 8 чернильницу, а вытащу я его сухим». Легко сказано: писать! Нужны старые бумаги, рапорты командиров обеих сторон, писанные тотчас же после боя, с жарким еще пульсом, нужны диспозиции и военные карты, отчеты квартирмейстеров и при­ казы начальствующих лиц. Не спор с Бюэллом водил пером Турчина; республика и новорожденная нация должны были узнать себя, смотрясь в зеркало его книг. Но как писать, не имея своего хлеба. Иные делают свои писания средством к жизни; но этой радости и облегчения мы не имели никогда. Исписанные листы не кормили; как птенцы в гнезде, они сами открывали голодные клювы. Вот мы и сделались фермерами, а неторгующий фермер — страда­ лец, распятый на кресте своих нужд. На ферме не вырастут ботинки платье, соль и сахар, керосин, дести бумаги, железные перья и табак Иногда Турчин ездил в Чикаго с лекциями о былых сражениях, особенно памятных для Иллинойса. Лекции он читал в Панораме битвы на Мис­ сионерском хребте и в старом концертном зале, на углу Стейт-стрит и Рэндолф-стрит, где теперь универсальный магазин Маршалла Филда. На трибуне Турчин забывал все, как ребенок, как простодушный ново сел Канзаса или Юты. Он переживал все сызнова, снова вел бригаду на штурм Миссионерского хребта и, достигнув вершины, утирал пот со лба и улыбался генералу Уиллетту, который, догнав Турчина, поздравлял его с успехом. Помню, как это случилось на первой лекции: «как раз в этот момент,— сказал Турчин,— жаркая схватка разгорелась слева от меня, и я извинился: «Черт побери, Уиллетт, я должен идти к моей бригаде!» Сказано сделано: Турчин сверкнул глазами, повернулся, бро­ сился влево и едва не упал с подмостков. Он не чувствовал, что нахо­ дится в Чикаго, что читает лекцию, а не преследует армию генерала Брэгга, отступающую с< старому Чикамогскому полю. Лекции давали крохи; на билеты до Вашингтона и обратно; Пока ведомство военных архивов возглавлял достойный офицер, полковник Роберт Н. Скотт, Турчин мог получать копии официальных бумаг. Ухо­ дят годы, и о войне пишут все больше книжные люди, нанятые перья или желчные честолюбцы: они находят отраду, переставляя оловянных