Сибирские огни, 1975, №2

нечисти. Мне внушали, что царь-батюшка— помазанник божий, а наш граф Воронцов-Дашков — один из первых его верноподанных (недаром царь назначил его своим наместником в Закавказье). Все это надо было принимать на веру, свято верить и не сметь со­ мневаться. Грех! Возможность лицезреть его сиятельство графа считалась милостью, ниспосланной богом. Бывал граф в своем Новотомниково летом. На прогулки выезжал в роскошной коляске с большой свитой разодетых соседей-дворян. При­ чем, гости гарцевали на конях одинаковой масти: то белых, то вороных, то рыжих. Впереди и сзади следовал эскорт из свирепых казаков-тело- хранителей. О праздниках в барском доме (все по-прежнему называли граф­ ский дом барским, как в годы крепостного права) узнавала вся округа, потому что для гостей скупались сотни кур. Лучшие грибы, особенно боровики, тоже отправлялись в графскую усадьбу- О самом графе, а тем более о царе-самодержце говорили почти­ тельно и порой крестясь. Вокцуг же была нищая жизнь, измывательства сельских богатеев-кулаков, произвол графских объездчиков. Честили их, особенно в подпитии, самыми распоследними словами. С бесправностью бедняцкой я познакомился очень скоро и на соб­ ственном горьком опыте. К труду отец стал приучать меня на седьмом году жизни. Причем, мыслил он, как и все вокруг, мою будущность крестьянской. Земля, хлеб — вот основа; остальное — только дополне­ ние, хотя были среди чернитовцегв плотники-умельцы, бондари-волшеб­ ники. Издавна так велось. Мой отец смастерил маленький цеп, повел меня на ток: приучайся к главному, заботься о хлебе-кормильце. На следующее лето взял меня пахать барское поле: сам за плугом, я — погонычем. Потом доверили мне подвозить на волокуше сено. Со стороны поглядеть— работа вроде приятная: катайся себе на лошади! Но попробуешь сам — к вечеру хоть веревки из тебя вей. / Однажды мне досталась уросливая и ленивая лошадь. Кричи на нее, не кричи — толку никакого. Ударишь — взбрыкивает, не всегда уси­ дишь на проклятущей. Работать же — еле ноги передвигает. На мою беду прискакал объездчик. «А, так твою растак, работать не хочешь»,— и хлесь сначала по мне, потом по лошади. Схватившись за гриву, я едва удержался от падения. А объездчик снова хлесь, хлесь!.. Лошадь и понесла. Повод я выпустил. Вцепился в гриву ни жив, ни мертв. А тут борона всеми зубьями на дороге ощетинилась. Порани­ лась лошадь. Меня дюжий объездчик отшвырнул, как кутенка: «Чтобы духу тво­ его здесь не было». Пришлось отцу купить четверть водки с закуской, истратив на это недельный заработок, и кланяться проклятому обидчику: «Уважь, не выгоняй мальца. Дома детишки без куска хлеба...» Только бога в церкви он так молил. Смилуйся-де, милосердный! А что было делать? Со всей округи шли на барские поля сотни людей. Нанимали по выбору, часто за взятку. И малолеток набиралось хоть пруд пруди. В каждой-то семье детей, как цыплят, и все есть-пить просят. Чуть подрос — становись добытчиком. Чтобы казаться повыше, я под пятки подсовывал камешки: принимали-то нас по росту! Дома при каждой неудаче спешили валиться на колени перед ико­ нами: «Смилуйся, богородица!» Прежде чем сесть за стол, тоже били поклоны. Отец мой часто читал вслух евангелие. По вечерам устраивал религиозные песнопения, в которых участвовали мы, дети, и ближ­ ние соседи.