Сибирские огни, 1975, №2

запахом рома и вынул из портфеля пакет. «Здесь письмо мадам,— ска­ зал он.—Жаль, что я не смог взглянуть хотя бы одним глазом».—^«Вы получили его только что?» — спросил я.— «Он у меня больше недели; но меня просили передать его вам при самом отъезде...» Я бросился вверх по трапу, стоял рядом с Вирджи; неблагодарный, я нетерпеливо ждал, когда отплывет пароход и я смогу убежать в каюту. Скоро и ты прочтешь тетради Турчиной; какая беспощадность ко всему, не исклю­ чая и себя; какое упорство в преследовании жизненной цели, какая гор­ дыня, соединенная с готовностью принять нужду и любой удар судьбы... Глава тридцать седьмая 1 «Я знаю, где он с Вами остановился: в только что начатом Радоме, перед костелом, там дорога вышла на холм, к надежде,—дальше она лежала разбитая, в ямах и рытвинах. Скажу Вам неудобную правду: Вы стали для него и надеждой и казнью. Сколько раз он брался за перо, понукая его к откровенности,— и что же? — оно выводило чужие имена и рвало бумагу, и ломалось, когда он пробовал написать собственное. Ему нужен был слушатель, слушатель из России, хранитель бумаг, ти­ ранивших мозг, бумаг, которыми он дорожил и которые ненавидел безумной, истребительной ненавистью. В них отпечаталась его жизнь, но с а м о й ж и з н ь ю они не были, а жажда выразить эту жизнь и невозможность выразить ее словами стала его проклятьем. Вам каза­ лось, что он, по-стариковски неспешно, бредет по дороге прошлого, где уже улеглась пыль, трупы убраны, отстроены упавшие мосты, а ложь растворилась в воздухе? Ошибка; я находила его после Вас разбитого н ненавидела Вас за торопливую холодность слушателя. Он доверял бумаге и Вам события, мысль, но не душу. Возможно ли такое? Возможны ли события без души? Не есть ли мысль ее продол­ жение, а то и высшее выражение души? Возможно, ибо то, что мы назы­ ваем душой, безгранично. И часто тот, кто отдает ее людям бесстрашно, в панцире мысли, не умеет тихо брать ее за руку и вести, раздетую, страдающую, дорогой исповеди. Я думала над этим: отчего одни романи­ сты пишут себя и свою жизнь, а другие бегут в чужую и, приел ыженно озираясь, вычеркнут всякую неосторожную исповедную строку? Гор- дятся ли первые собой и своей жизнью, стыдятся ли ее вторые? Раз 1 ад- ка не здесь. Она в особом устройстве души и таланта. Ему нечего было прятать и нечего стыдиться, но мысль, что важен мир, а не он, чьи-то жизни сущие, й не его, что ему никто и ничего не должен, а он должен всем, эта мысль, сделавшаяся и чувством, и инстинктом, держала на запоре исповедь сердца. И как бы Вы исстрадались, проживи он еще! Синие глаза, всю жизнь высматривавшие обездоленного, чтобы поде­ литься с ним хлебом и свободой, для Вас сделались бы ледяными, враждебными. Вот верное слово — вражда, она непременно поселилась бы между Вами. Вы требовали рассказа, а о чем он мог рассказать? О том, как ворочаются жернова памяти? Как падает черная и светлая вода прошлого, заставляя их то мелькать с быстротой мысли, то скре­ жетать, перемалывая кости, замедляясь до неподвижности? О бегстве в звуки скрипки, которых не унизит и нищенство? О том, как непослушны в старости топору даже и березовые поленья? О пальцах старухи, скрю­ ченных после дойки коровы в зимнем хлеву? О пальцах, которые он ото­ гревал дыханием, целовал, прятал в теплую, белую бороду...