Сибирские огни, 1975, №2

облачков медвяницы... Гудом гудят пчелы и шмели, вьются бабочки. Припожалует ко всей этой благодати горожанин с удочками, полю­ буется на красоту, но и посетует: эх, кустов бы погуще, да чтобы над самой рекой росли, ветки к воде тянули — и от рыбешки маскировка, и от жгучих полуденных лучей захоронка... А в другой раз придет хлебороб от дедов и прадедов, размечтается: знатный урожаище здесь вымахает, если смахнуть к чертям собачьим акации с березками да распахать землицу-новину... Лужайка-то одна, а взгляд на нее у каждого свой. Вот почему важ­ нейшее это дело: выбрать позицию, с которой можно разглядеть самые корни, а не только скользнуть взглядом по корявинам и бороздкам коры. Вспоминая сейчас свою жизнь, я оцениваю все слова, решения, поступки с оглядкой и примеркой на высочайшую высоту, на Октябрьскую рево­ люцию, которая вздыбила всю Россию, а меня, тамбовского крестьяни- на-горемыку, вывела в рабочие высшей квалификации, сделала ком­ мунистом. Когда-то в родном селе Чернитове крестьяне определяли по солнцу не только время дня, но и то, быть ветру или затишью, продлится ли сушь летняя или ударит зимой лютый мороз. Для всего были свои осо­ бенные приметы! Для меня революция тоже как солнце, и помогает оценить события даже детской поры, когда многое было темным-темно или искажалось общим незнанием, а то и злым расчетливым умыслом. О злой и очень сложной э^сизни С чем входил я в осмысленную жизнь? Перво-наперво с сумятицей представлений об окружающем мире. Была горькая правда о безысход­ ной нашей нищете, был страх перед старшими (не только своими, но и посторонними). Было множество детских заблуждений. Одно из них касалось железной дороги. Виделась она мне похожей на проселочную, только устлана была огромными железными листами, вроде тех, кото­ рыми крыли чернитовские богатеи свои дома-лавки и склады с това­ рами. Я настолько уверовал в это, что мне даже в голову не приходило порасспросить отходников, которые ездили в дали-дальние в загадочных домах, называемых непонятным словом «ва-го-ны». А тянут их, эти ва- го-ны, не рысаки, вроде тех, что были на конном заводе у графа Ворон­ цова-Дашкова, а дымящее чудо-юдо «па-ро-воз». То, что у паровоза нет никаких ног,— я это почти наверняка знал. По нашему уезду проехала однажды изба не изба, но что-то похожее на нее: «ав-то-мо-биль». Все, от мала до велика, бегали смотреть и потом долго, пораженные (а иные в страхе), крестились. Бесовская затея, как есть бесовская! Не может, никак не может изба без чертовых козней сама поехать. Это же только Емеля-дурак на печке ездил. А тут ника­ кого Емели, гут вправду. Я, мальчонка, готов был поверить и в нового Емелю. Мир для меня был соткан не только из тесной избенкц, в которой полновластным хо­ зяином был мой дед Петр Сидорович. Не замыкался он и улицей, маль­ чишечьими играми, широким лугом перед рекой Цной и густым леском за нею. Все дополнялось и перемежалось чудесной страной, о которой рассказывали мне бабушка Домна Ивановна и бабушка Лёвочкина. Там, в этой стране, были сильно-могучие богатыри, синева лесов дре­ мучих, горы выше облаков, сивка-бурка... Эта наивная вера в необыкновенную страну обрастала мало-помалу тем, что внушали мне мать, соседи, поп в церкви (правда, не все одина­ ково истово). Меня научили молиться богу, бояться чертей и прочей