Сибирские огни, 1975, №1

от навсегда покинутой Малютки-Марикан. Новая тропа Самагира оказалась счастли­ вой тропой. Он начал другую жизнь и понял, что она полнее, лучше прежней. А соболь? Он будет жить и здесь, в Баян-Улу,—нуж­ но только принести в поняге1 живых зверь­ ков и выпустить их в богатую здешнюю тай­ гу. О том, как это произошло, как однажды «Оська увидел на пушистой снежной пере- нове много собольих сечек», рассказывает повесть «За ущельем Семи Волков». Прошли годы. Теперь Самагир уже не тот хищник-браконьер, каким встречаем мы его в повести «Моя Малютка-Марикан». Бывший браконьер по кличке Одинокий Волк стал участником важного дела — раз­ ведения соболей в тайге Баян-Улы. И вот пришел долгожданный день. «Горы Баян- Улы по обе стороны от ущелья Семи Вол­ ков густо и навсегда заселились соболями». Поэтично, тонко передавая психологию охотника, автор рассказывает о первой пос­ ле долгих лет ожидания соболиной охоте Самагира. «Не откладывая, снарядился в тайгу. У речки Духмяной, в ельнике собаки взбудили на жирах соболя. Зверек кинулся в сивер, в самую гущу ерника, багуля и ольхи. Да ку­ да денешься! Собачки свое дело знают: за­ брали елед в середку и, не выпутывая хит­ рые петли, понеслись напрямую" Не успел Самагир пробежать и версту, даже упреть как следует не успел, на г.риве раздался ве­ селый радостный лай. Осип подходил к лиственнице, на которой притаился соболь, точно там его поджидала любимая деака. Его вдруг даже бросило в жар. Перед вы­ стрелом. по старой привычке, воззвал к Ве­ ликому Мани и Миколе-Чудотворцу». Дилогия об эвенке Самагире—это уже основательная попытка писателя проникнуть во внутренний мир героя, что прежде все­ го отразилось на сюжете обеих повестей. Жигжитов еще дальше отходит от приклю­ ченческой коллизии, развивает внутреннее психологическое действие —движение мыс­ лей, чувств, переживаний Самагира. Два параллельных сюжетных ряда создают два плана изображения — извне и изнутри. Выше говорилось о том, что такой прием дал возможность Жигжитову активно ис­ пользовать внутренний монолог и тем самым помог ему развернуть, реализовать свои незаурядные знания живой разговорной речи подлемо,рцев —русских, бурят, эвенков. Однако прием внутреннего монолога имеет свои «мели и перекаты». Одна из трудностей его состоит в том, что нужно проводить оп­ ределенные стилистические отличия между речью внутренней и речью, произносимой вслух. Так, например, передавая размышле­ ния Самагира, нет никакой необходимости употреблять междометия, свойственные его разговору: «ха», «эва», «о-бой» и т. д. Сти­ листическое неразличение внутренней,« раз­ говорной речи приводит к тому, что впечат­ ление наивности и инфантильности, какое производит русская речь эвенка, полностью сохраняется при изображении его мыслей, раздумий. Они, конечно, также очень свое­ 1 По н я т а — вещмешок, привязанный к фанере для удобства ношения за спиной. образны, но это своеобразие не имеет ника­ кого отношения к коверканью русского языка. Рассматривая первые повести Жигжито­ ва, мож'но наблюдать хорошо известную закономерность: чем лучше удается автору характер, чем тоньше и глубже передает он внутренний мир своих героев, тем значи­ тельнее художественная мысль произведе­ ния. От приключенческой темы «Снежного обвала» к сложной проблематике повестей о Самагире автора привело не только одно желание. Это движение в сторону более серьезного содержания стало возможным благодаря развитию писательской техники Жигжитова, обогащению арсенала худо­ жественно-изобразительных средств. Дилогия о Самагире масштабностью своей темы, нацеленностью на художествен­ ное решение больших проблем в жизни подлеморского края естественно подвела писателя к освоению романного жанра. По­ весть «От Святого до Горемыки» уже можно считать (В чем-то переходной, промежуточ­ ной. Большое количество ярко очерчен­ ных образов, расширившиеся взаимоотно­ шения героев, введение массовых сцен —• все говорит о том, что рамки повести стали тесноваты. Художественный ми.р Жигжито­ ва потребовал ромаинаго простора. Несоответствие широкой эпической задан- ности авторского замысла жанровым рам­ кам повести предопределило некоторые не­ достатки нового произведения. В повести «От Святого до Горемыки» автор уже широко и.зв'естных книг об охот­ никах Подлеморья обратился к рыбацкой теме. Байкал, рыбацкий труд — это другая половина жизни Михаила Жигжитова. И если о неповторимой красоте подлеморской тайги, о мужественном охотничьем труде нам поведал охотник-профессионал, то о рыбаках Байкала в новой повести рассказ ведет бывший башлык, человек, почти вся жизнь которого прошла на байкальских бе­ регах. Пролог повести от «Святого до Горемы­ ки» ретроспективно показывает эпизод из жизни рыбаков, еще до объединения их в артели. Сидор Стрельцов с сыном Петькой про­ мышляют хариуса >на своей утлой лодчонке. Как-то налетел сильный ветер, и Сидор, спасая свои сети, попадает в беду. Его при­ давило лодкой. Нужна срочная помощь. Рыбачивший недалеко от них Егор Лисин взял :на буксир лодку Стрельцовых. Но под­ нялась большая волна, и Егор,, испугавшись за свою жизнь, перерубил веревку. Лодка с раненым Сидором Стрельцовым была бро­ шена среди штормового моря. Отец был обречен на верную смерть на .глазах у сво­ его сына. Значение этого пролога в повести важнее, чем только завязка будущей интриги. Над этим заставляют задуматься первые же строчки первой главы: «Прошли годы. По­ моры объединились в рыболовецкие артели. Рыбачить стали сообща». Новая жизнь пришла в Аминдакан, а вместе с ней — новые отношения и нравы, в свете которых поступок Егора Лисина