Сибирские огни, 1975, №1

художественного смысла произведения, ко­ торое, в свою очередь, становится разнооб­ разнее и разностороннее в идейно-темати­ ческом отношении. Первая охотничья повесть Жигжитова — «Снежный обвал» — это лишь интересная, несколько драматичная история про шесте­ рых баргузинских соболевщиков. Автор здесь еще не столько писатель, сколько большой знаток собольего промысла, о ко­ тором ему хочется рассказать подробнее и увлекательнее. Читатель увидел тайгу, побы­ вал на охоте, вместе с героями повести пере­ живал у обметища, где притаился таежный хитрец соболь. И это не так уж мало. По­ весть читается с неослабевающим интересом. Но все это еще совсем не то, для чего Жиг- житов пришел в литературу. Он пришел не только с экзотической темой и не для того лишь, чтобы увлечь читателя приключенче­ ской стороной профессии охотника и рыба­ ка. У Жигжитова есть своя проблематика. Он пишет, чтобы поделиться думами о судь­ бах, о характерах подлеморцев, выразить сложную свою любовь к родному Байкалу, беспокойную заботу о будущем его природы. Подтверждением тому является один из первых его рассказов — «Преступле­ ние в тайге». На маленькой, «капельной» таежной поляне случилось большое злодей­ ство. Браконьер Гунявый убил двух безза­ щитных лосей, которые не могли убежать по острому, как нож, весеннему снежном/ насту. Этот банальный эпизод браконьер­ ской охоты писатель рассказал как чрезвы­ чайное, страшное происшествие вполне целе­ устремленно. В рассказе изображена не только ужасная сама по себе гибель лосино­ го семейства, «капельная» таежная полянка стала местом преступления человека перед природой. Эта большая мысль потребовала ярких, особых средств художественного воп­ лощения. Автор воспользовался условно-ро­ мантической символикой, что придало рас­ сказу аллегоричность, притчевую интонацию. Гибель лесных животных, наделенных чело­ веческими свойствами, подчеркивает антигу­ манную сущность браконьерства. Преступ­ ление Гунявого в конечном итоге —это пре­ ступление перед людьми, потому что судьба природы неотделима от судьбы человека. Вернемся к «Снежному обвалу». Если в коротком рассказе Жигжитов сумел выра­ зить очень значительную мысль, прибегнув к фольклорным поэтическим средствам, то повесть потребовала от писателя более раз­ ностороннего мастерства. Она, например, не простила неопытности в вопросах компози­ ции. В «Снежном обвале» писатель не выб­ рал «центра зрения». В повести нет глазно­ го героя и основного конфликта, раскрываю­ щего его характер. Индивидуализации ге­ роев не способствует и упрощенно-приклю­ ченческий сюжет. В результате — все шесте­ ро охотников выглядят одинаково мужест­ венными и честными людьми, искусными со- болевщиками. Отсутствие в повести психоло­ гически разработанных характеров значи­ тельно обеднило ее художественную мысль. В отличие от «Снежного обвала» в пове­ сти «Моя Малютка-Марикан» характеры за­ помнились лучше. О Ха-беле мы уже знаем не только как о хорошем охотнике. Хабель —натура не простая. «В нем сидели два Петра... Один — храбрый, великодушный русский мужик. Второй — злой хищник», — пишет автор, но и без этих слов читатель уже достаточно хорошо представляет себе Хабеля. Характер раскрыт ходом действия. Сюжет повести не исчерпывается приключен­ ческими мотивами. О-н охватывает жизнь таежников шире. Действие происходит в советское время. Теперь охотник —подлинный хозяин тайги, и относиться к ее богатству о.н должен так­ же по-хозяйски. Повесть рассказывает, с ка­ кими трудностями приходило к ба.ргузин- ским охотникам это новое отношение к тай­ ге, как нелегко было расставаться с прежни­ ми привычками. Именно через столкновение матерого браконьера с охраной заповедни­ ка, с его директором — самоотверженным энтузиастом Сватошем —читателю приот­ крывается непростой характер Хабеля. В построении повести угадывается наме­ рение автора выдвинуть вперед те образы, которые наиболее ярко выражают два борю­ щихся сознания. Это образы Сватоша и Ха­ беля. Они закономерно поставлены в центр повествования и обрисованы полнее других героев. Благодаря раскрытию этих двух ха­ рактеров, автору удалось художественно рассказать о наиболее существенном в жиз­ ни баргузинских охотников в годы органи­ зации заповедника. То, что мог быстро понять смекалистый русский мужик Молчанов по кличке Хабель, нелегко находило себе путь в темном, опу­ танном шаманскими представлениями соз­ нании друга Хабеля эвенка Остяка. Об этом рассказывают две другие повести: «Тропа Самагира» и «За ущельем Семи Волков». Композиционный центр обеих повестей — образ эвенка Самагира. Последний охотник из рода Самагиров покидает исконно при­ надлежавшие его предкам промысловые угодья, которые оказались теперь на терри­ тории Баргузинского заповедника. Куда де­ ваться одинокому Волку, одному из лучших соболевщиков Подлеморья? Пойти к буряту пасти баранов? «Лучше умру»,— сам себе отвечает Самагир. Пойти к русскому желе­ зом ковырять землю? «Пусть пуля пронзит мою голову»,—с такими мыслями и безыс­ ходным отчаянием в сердце пустился Сама­ гир на Восток по своей новой тропе, к новой жизни. Автор поставил перед собой задачу нема­ лой сложности: показать, как своим дрему­ чим сознанием эвенк понял необходимость мучительного шага — оставить Малютку-Ма- рикан. К таким мыслям он не мог прийти через чью-то агитацию или знания (так, на­ пример, .малоубедителен развиваемый авто­ ром мотив о «большом Батыре Ленине», к которому часто мысленно обращается Ось­ ка),—к таким мыслям привела Самагира сама жизнь, его новая тропа. Остяк пришел на не менее богатые про­ мысловые места. И пусть не нашел он туг черного соболя, зато повстречал красивую девушку, полюбил ее. Любовь к Чимите за­ полнила ту пустоту, что осталась в сердце