Сибирские огни, 1975, №1

Перед смертью к шукшинскому Разину, однако, вновь возвращаются спокойствие и уверенность. Ему не жаль жизни, хотя он знает, что уходит навсегда. Но он уверен в том, что выполнил свою задачу: |дал лю­ дям свободу уже самим примером своим. ] Эта уверенность и родит в Разине нравст­ венную мощь, которую увидели в нем не­ навистные палачи во время пыток и казни. Духовное величие выдающегося человека как раз и заключается в том, что в своих жизненных целях и исканиях он воплоща­ ет стремления, понятные и присущие всем людям. Этот общечеловеческий нравствен­ ный резонанс «великих» важнее, чем пре­ имущество их ума, воли, одаренности и да­ же че.м непосредственный исторический .ре­ зультат их деятельности — к такому выво­ ду приходят сегодня многие советские писа­ тели. Д. Гранин привел в одной ив своих биографических повестей следующее выска­ зывание Эйнштейна: «Моральные качества замечательного человека имеют большее значение для его поколения и для историче­ ского процесса, чем- чисто интеллектуальные достижения. Эти последние сами зависят от величия духа, величия, которое обычно ос­ тается неизвестным». Такое нравственное величие духа не про­ тивопоставляет «героя» «толпе», но, напро­ тив, делает жизнь выдающегося человека важной я близкой для каждого. Выдвижение нравственной идеи на первый план, тесно объединяя многие течения со­ временной советской литературы, порожда­ ет, однако, и противоречия, общие, кажется, почти для всех .наших современных писате­ лей.: В свое время Достоевский устами Ива­ на Карамазова призывал полюбить жизнь прежде всех .рассуждений о ней, прежде да­ же смысла, ее./Нет нужды доказывать, как важен этот принцип для художника вооб­ ще, для исторического писателя в особенно­ сти. А. С. рушкия в статье о драме Н. По­ година «Мар.фа-Посадница.» писал, что ис­ торический писатель ни в коем случае не должен жертвовать полнотой правды ради даже самых любимых своих идей и убежде­ ний, «Не он, ¡не его политический образ мне­ ний, не его тайное или яаное пристрастие должно... говорить в трагедии,—но люди минувших дней, их умы, их ¡предрассудки. Не его дело оправдывать и обвинять, под­ сказывать речи. Его дело воскресить минув­ ший век во всей его истине». Как писал П. А. Вяземский, Пушкин .«...не историю во­ площал... в себя и в свою современность, а себя перенес... в историю и в минувшее»1! В какой мере ¡пушкинские принципы худо­ жественной объективности, воплощены в тех произведениях Б. Окуджавы и В. Шукшина, о которых сейчас говорилось? Конечно, для обоих писателей история — вовсе не просто повод для выражения современных чувств и идей; речь идет в обоих случаях о пережи­ вании реальной истории, реальных лиц и событий; мучительность процесса декабри­ стов для ¡нравственного чувства простого че­ ловека. не выдумана Окуджавой, так же, как героическая духовная простота Разина' — не изобретение В. Шукшина. Авторы дей­ ствительно идут от истории, отталкиваются от истории; и тем не менее, чувствуется, что важнее всего для них не сами события, но нравственный смысл, в них открываемый. Разрешить волнующую их мысль для них важнее, чем достичь многосторонности в изображении людей и событий; духовный смысл явления — важнее самого явления. И это невольно придает «Глотку свободы» характер лирико-философской поэмы-прит­ чи, так же, как роман «Я пришел дать вам волю» своей поэтической «выпрямленво- стью» порой напоминает не роман, а скорее сказку. Сильные и глубокие по идее и ее поэтиче­ скому воплощению, произведения Б. Окуд­ жавы и В. Шукшина, гем не менее, остают­ ся в пределах лирико-философского типа художественного осмысления бытия. Между тем, объективное назначение современной художественной истории состоит прежде всего в расширении социально-исследова­ тельского, последовательно реалистического начала художественного сознания. И здесь наша современная историческая проза тоже имеет серьезные достижения. В их числе можно назвать глубокое художественное решение именно той классической коллизии русской истории, о которой писал А. С. Пушкин^/ Я говорю о романе Дмитрии Ба­ лашова «Марфа-Посадница». V/Роман этот ¡представляет собою .не только самое сильное в русской литературе худо­ жественное воплощение одного из драма­ тичнейших эпизодов становления России как единого государства, эпизода, с XVIII столетия .волнующего русских писателей. Это еще и наиболее последовательная в со­ временной п-розе реализация пушкинских принципов объективности исторического пи­ сателя. Падение Новгородской .республики перед державной волей великого князя Мо­ сковского Ивана. III волнует автора не как притча, не как символический иа.мек на лю­ бимую писательскую идею, но прежде всего как реальное событие огромной важности, наложившее свой отпечаток на всю даль­ нейшую историю России. И главные усилия писателя направлены на. то, чтобы с макси­ мальной художественной полнотой передать реальный драматизм и значимость того, что происходит в его романе. Каждый из «ак­ тов» трагедии, созданных самой историей, насыщен волнующими коллизиями, яркими характерами, среди которых выделяются два.: Иван III и великая новгородская боя­ рыня Марфа Борецкая. Роман, однако, не сумма ярких ка.ргвн- взображений, иллюстрирующих историю; значение этой книги гор.аздо выше. В ¡каж­ дом эпизоде присутствует мысль автора, стремящегося постичь исторический, нрав­ ственный смысл огромного события в его целостности. Говоря о ¡концепции романа, известный исследователь древнего Новгорода В. Янин в предисловии к роману пишет, что основ­ ным пафосом «Марфы-Лосаднацы» являет­ ся ¡полемика с традиционной трактовкой ги­ бели Новгорода как гибели «народоправст­ ва», побежденного монархией. Новгород­ ская республика «не была иа.родояравство.м. Она была государством бояр, крупнейших