Сибирские огни, 1975, №1

Так что же — осуждение Робеспьера с точки зрения могущественных законов исто­ рии? Упрек ему за неумение понять подлин­ ный ход вещей? Нет, художник не подписы­ вает приговор истории; его книга — траги­ ческий апофеоз великого героя французской революции. Ибо в железных тисках обстоя­ тельств мы видим человека, последователь­ но честного и мужественного, до конца, да­ же перед лицом страшных, неразрешимых для него противоречий остающегося верным своим принципам, своему историческому долгу, своей совести. «И если пришла оче­ редь Робеспьера платить по счету — в доб­ рый час. Он сделал все. что мог. Если бы можно было начать сначала, он все повто­ рил бы. Единственное его убежище — исти­ на; он не хочет ни сторонников, ни похвал, его оправдание — в собственной совести». Общеизвестна ограниченность мировоззре­ ния и исторической миссии мелкобуржуаз­ ного революционера, будь это Робеспьер, вождь южноамериканской революции Боли­ вар или русские народники. Но есть еще не­ что более важное в этих мучениках исто­ рии. Сегодняшний художник глубоко ува­ жает и высоко ценит великую совесть лю­ дей, которые органически не могут прими­ риться с бесчеловечностью, жестокостью, глупостью «объективного порядка вещей», несправедливого общественного строя. Пусть их принципы неосуществимы для их эпохи; пусть их борьба обречена на пора­ жение; но они не могут иначе; и эти их «субъективные» свойства сами по себе — ве­ ликое достижение исторического прогресса, не ограниченное непосредственными резуль­ татами их деяний, обращенное в будущее. Порыв мужества и гнева, обгоняющий по­ ступательный ход истории, — так трактует современный художник трагедию русских народников. Не ошибки их теории и такти­ ки, но их моральные свойства выступают сегодня на первый план в многочисленных повестях и романах на эту тему; и здесь, пожалуй, важнее всего не «безумство храб­ рых», «штурмующих небо», но органическая невозможность примириться с чудовищным злом и насилием. В романе Ю. Трифонова «Нетерпение» одно из важнейших проявле­ ний революционной ситуации в России — рост «чувства чести» в русском человеке, по­ требность до конца защищать человеческое достоинство. «Откуда... эта непобедимая боль, эта невозможность примириться?» — спрашивает себя Андрей Желябов, герой трифоновского романа, и вспоминает «секу- ции» крепостного детства, унижения голод­ ной юности, бессильно сжимающиеся кула­ ки, бесчисленное число раз пережитое чув­ ство постыдной беспомощности в борьбе за попранную справедливость. Все это нака­ пливалось десятилетиями, чтобы вылиться в безудержный порыв боли, сострадания и не­ нависти, неумолимо требующей немедлен­ ного действия, немедленного разрешения. Писатель превосходно чувствует человече­ ские мотивы, приведшие народников к терро­ ру: неудача пропаганды в массах, их инерт­ ность; произвол, казни, расправы царского правительства; надругательства над чув­ ствами, над честью лучших людей России— все толкало к волевому нажиму на ход со­ бытий, к попытке отомстить правительству, силой, угрозой вырвать у него столь необ­ ходимые для дела революции демократиче­ ские свободы. «Правительство не хочет идти ни на какие уступки. Наоборот: жмут все крепче, давят все туже. Как же противо­ действовать? Ну хотя бы, как ответить на экзекуцию Боголюбова? На расправу с те­ ми, кто протестовал? На то, что почти 70 человек умерли, не дождавшись суда? На зверские приговоры, каторги, ссылки— за что? Этих людей, которые в бешенстве хва­ таются за револьверы, можно понять». Отвага и решимость народников, их го­ товность бороться до конца за права чело­ века, за народную свободу, за справедли­ вое социальное устройство — все это не ушло с их гибелью, осталось в русском об­ ществе, превратилось в героическую духов­ ную эстафету русской революции. Не толь­ ко различие мировоззрения, революционной тактики и стратегии, но и нравственная пре­ емственность двух поколений русских рево­ люционеров — вот что сегодня подчерки­ вается в соотношении большевиков-ленин- цев и героев Народной воли. По-новому рисует отношения между стар­ шим и младшим Ульяновыми В. Осипов, автор повести «Река рождается ручьями». Мужественное решение Александра умереть за свои убеждения, используя последние дни своей жизни для их пропаганды, оказы­ вает на симбирского гимназиста огромное воздействие, толкает его в сторону револю­ ции: «Значит, это очень важно — уничтоже­ ние царизма, самодержавия. Нет ничего важнее этого, если только за одну лишь воз­ можность публично подтвердить на суде эту идею человек отдает жизнь». «Чувства доб­ рые» и духовные порывы, обгоняющие вре­ мя, — не пустяк в истории. Сколько бы ни затаптывались, ни искажались они безжа­ лостным объективным ходом вещей — рано или поздно они все же находят опору в ре­ альном движении общества, становятся ма­ териальной силой. Такую материальную силу, в которую вы­ ливается революционная энергия, видит ге­ рой повести Василия Аксенова «Любовь к электричеству» большевик Леонид Красин. «Электричество» — так называет эту силу русский революционер, который одновре­ менно «строит электростанции и делает бомбы»; одно оказывается тесно связанным с другим. В понятии «электричество» слита энергия революции социальной и научно- технической; в этом залог грядущего про­ гресса и интернационального братства для всех людей. «Я очень люблю электричество», — так говорит Красин в ответ на мрачные предсказания философа-мистика, пророчест­ вующего идейное перерождение большеви­ ков после победы революции. В этой силе, духовной и материальной в одно и то же время, соединяющей энергию революционно­ го преобразования общества со страстью на­ учного созидания, видит он мощное основа­ ние для исторического оптимизма. «Мы по­ бедим, — думает большевик,— не держав-