Сибирские огни, 1975, №1

деформация... происходит с людьми, каза­ лось бы, непреклонно идейными и не под­ верженными деформации. Во всяком случае, в своем субъективном представлении о са­ мих себе». Трагическая незавершенность, отступни­ чество, нравственное разрушение — вот судьба крупной личности на заре нашего об­ щественного развития. Непонятой в своем высоком честолюбивом порыве остается су­ ровая, властная Ольга; и она уступает ми­ ру Свенельда и Святослава, так и не свер­ шив задуманного. Дерзкий «материалисти­ ческий» пафос Феодора, его бунт против ханжеского лицемерия, логикой событий превращается в действия заурядного пала­ ча и убийцы. Странно, уродливо незавершен­ ным остается внутренний мир одного из первых русских самодержцев; кто этот умирающий царь — коварный деспот, пыт­ ливый ум, рачительный хозяин и семьянин, жестокий тиран? Ростки духовности и нрав­ ственности, порождаемые историческим прогрессом, им же самим затаптываются, разрываются в клочки — поистине жестокая история! Жестокая, но реальная! Конечно, куда утешительнее рисовать нравственную исто­ рию человечества в виде неподвижного оке­ ана народной мудрости, в который впадает мятущаяся «гордая» душа; но это сказка, возвышенная сказка! Трудным, мучитель­ ным был прогресс на заре нашей истории — но все же это был прогресс, движение духа, личности. Герои В. Пановой не жертвы, не «бедные люди», но полноправные действующие лица истории, и они сполна отвечают за все — за свои порывы и стремления, за свои ошибки, отступничество, предательство. Никакого снисхождения; в маленьких повестях В. Па­ новой царит нравственная атмосфера куда более суровая, чем в грустно-лирических произведениях некоторых современных пи­ сателен. Но ее герои и не просят о снисхож­ дении; строго, скорбно, мрачно застыли пе­ ред нами эти «лики на заре», в самих мучи­ тельных изломах своих судеб и душ отра­ жая движение истории. Сложная нравственная природа активно­ го исторического деяния, столкновение не­ заурядной воли, ума, характера с могущест­ венной силой обстоятельств—вот тема всех повестей, собранных в книге В. Пановой, и 1 это сближает «Лики на заре» с исторической трилогией Г. Гулиа о людях древнего мира («Фараон Эхнатон», «Человек из Афин», «Сулла»). В предисловии к последнему роману три­ логии автор пишет: «По месту действия три книги относятся соответственно к Древнему Египту, Афинскому государству и Древнему Риму." А по времени действия дистанция меж­ ду ними растянулась на сотни лет. ...Что об­ щего между Эхнатоном, Периклом и Суллой? Они жили в разное время, и деяния их еще более различны, чем страны и эпохи, породившие их». Что же объединяет три шториче- ских романа? Г. Гулиа говорит об огромном вкладе каждой из эпох древности в культу­ ру человечества, о великих переломах миро­ вой истории, с которыми связаны три героя его книг. К этому следует прибавить, что суть этих эпох, этих переломов получила концен­ трическое выражение в личностях, заинте­ ресовавших Гулиа; и его трилогия — во многом сопоставление этих трех личностей, принадлежащих к трем совершенно различ­ ным типам общественного деятеля. Каждый из его романов широко рисует эпоху; у Г. Гулиа как художника особое пристрастие к вещественной оболочке времени, к пирам и обычаям, пестрым одеждам и любовным страстям... Мне кажется, однако, что срав­ нение его героев в нравственном плане при всей односторонности такого подхода к ис­ торическим романам будет йятересным и не расходящимся в основном с духом трилогии. Фараон Эхнатон — прославленный гума­ нист на троне, первый из царей, который с высоты престола провозгласил равенство между собой всех народов мира, отказался от войн и завоеваний как формы государст­ венной политики. Смелый общественный деятель, нанесший удар могущественному клану жрецов, религиозный реформатор, создавший культ единого бога Атона, по­ кровитель искусств и талантливый поэт, он — типичный образец прогрессивного монар­ ха, по отношению к которому в нашей ро­ манистике 30-х—40-х годов уже ус­ тановилась четкая традиция симпатии и поддержки. Могучий и мудрый повелитель, однако, показан Г. Гулиа как фигура весьма проти­ воречивая. Он и трогателен, и жалок, и симпатичен, и отталкивающ, часто в одно и то же время. Власть его безгранична, но все колеблется в его руках; трон и держава, сама идея. Знаменитые реформы привели ко всеобщему недовольству. Повсюду враги безнаказанно теснят египетские армии; зре­ ют заговоры, интриги. Единственная опора для Эхнатона — он сам, обладающий могучей властью («жизнь, здоровье, сила»). Но и эта опора ненадеж­ на, и не только потому, что он, как всякий человек, подвержен болезни и смерти. Нет, он сам, в себе несет противоречия своего общества. Даже гуманные идеи он может проводить лишь как деспот, в форме, глубо­ ко отчужденной от людей, в форме насилия над их интересами и помыслами. Никакие иные принципы, кроме его собственной воли (или воли божества, сотворенного его же поэтическим воображением), для него не существуют и не могут существовать. Дес­ пот и гуманист, тиран и просветитель — со­ четание не только неестественное, но и весь­ ма зыбкое; окончательная победа тирана здесь предрешена. В самом деле, если при­ хоть властителя — единственный закон и принцип, то что может помешать ему под влиянием настроения, недуга или любовной страсти отказаться от того, что он говорил и делал вчера? Не только столкновение с неумолимыми обстоятельствами, но и отступничество само­ го фараона, его отход от прежних начина­ ний — вот главный конфликт романа. Чув­ ствуя вокруг себя пустоту, страдая от уси­ лившейся болезни, охваченный страстью к