Сибирские огни, 1975, №1

пой. Если, например, для Е. Дороша («Жи­ вое дерево искусства») новая, современная культура в ее лучших проявлениях являет­ ся законным продолжением культуры тради­ ционной, то для В. Солоухина («Письма из Русского музея») древние памятники народ­ ного искусства и шедевры классики возвыша­ ются над современностью как жгучий упрек «сиюминутности», создающей «бетонные кирпичи» и «стеклянные кубы» вместо под­ линной архитектуры. Ощущение «неподвиж­ ности» подлинных культурных и нравствен­ ных национальных ценностей по отношению к быту индустриальной эпохи было распро­ странено в советской литературе 60-х годов; даже такой далекий от патриархальности писатель, как Андрей Битов, писал тогда в «Уроках Армении», переживая столкновение различных эпох под древними сводами Эч- миадзина: »История в своей временной пос­ ледовательности трещит по швам. Связыва­ ет времена лишь то, что было всегда, что не имеет времени и что есть общее для всех времен. У вечного нет истории. История есть у биологии, но ее нету у жизни. Она есть у религии, но ее нету у бога». • Ощущение это понятно как эмоциональ­ ный момент в осмыслении искусством своей специфической роли в современную эпоху. 'Нравственные и эстетические ценности дей- , ствительно неизмеримо меиее подвижны, чем научные идеи или современная техника; об этом интересно писал Б. Анашенков. В то же время здесь невольно расчленяется еди­ ный процесс развития культуры: современ­ ность как бы выключена из него. Такое рас­ членение стало принципиальной позицией в публицистических выступлениях М. Лобано­ ва, В. Чалмаева, О. Михайлова и ряда дру­ гих критиков и писателей. Главное у них'— последовательное отрицание современной индустриальной эпохи как законного момен­ та в развитии национальной культуры. По мнению этих критиков, бурное развитие на­ уки и техники в последние десятилетия не создает ничего ценного в духовной сфере; оно лишь разрушает, а не созидает. «Не за­ глушит ли в человеке «вторая природа» естественного зова породившей нас приро­ ды?»— спрашивал М. Лобанов в 1968 году. «Варварство в целлофановой обертке», «аме­ риканизм духа», «стадное притопывание» вместо танца, примитивные аккорды магни­ тофонных песенок вместо музыки — вот, якобы, плоды НТР в сфере духовной жизни. И на этой основе критики противопоставля­ ли прошлое современности, душу — мысли, народную культуру —культуре интеллиген­ ции, национально-самобытное начало — ин­ тернациональным моментам, присущим ду­ ховной жизни каждой нации. Чувство исто­ рии, переживание целостности народной судьбы превращалось в свою противопо­ ложность,— в метафизическую концепцию национальной культуры, существующей вне исторического движения, над ним. Антиисторическая концепция эта была подвергнута острой критике. Однако критика эта приняла несколько «нормативный» ха­ рактер: указывалось на неправильность яв­ ления, на его несоответствие духу и букве марксистской теории; но порой нарушалось иное важное требование марксистско-ленин­ ского анализа; не просто отрицать явление как нелепость, но объяснять его, вскрывать его социальные, гносеологические, психоло­ гические корни. В частности, игнорировалась связь чалмаевских концепций с литератур­ ным процессом. Эти концепции были про­ должением, абсолютизацией реальных оши­ бок и противоречий, которые оказались при­ сущими первой попытке художественно ос­ мыслить приметы НТР в нашей современной жизни. Здесь, в частности, имело место «на­ ложение» идеализированного образа старой деревни на понятие о национальной культу­ ре вообще; так возникла картина некой не­ подвижной, обращенной в прошлое, уходя­ щей все дальше в глубь времени родной и светлой красоты, противопоставленной «же­ лезной» современности... Противоречия эти сказались не только в сфере публицистики; они проникли и в другие художественные жанры. Справедливые замечания были высказаны В. Оскоцким и другими критиками по адре­ су некоторых произведений, в том числе ис­ торического романа В. Иванова «Русь из­ начальная» и его продолжения —• романа «Русь великая», изданного недавно вторич­ но. В. Иванову нельзя отказать ни в искрен­ ности лирического пафоса, ни в широкой эрудиции историка. В романе «Русь вели­ кая» средневековый мир открывается чрез­ вычайно широко: здесь и Русь, и Византия, и Западная Европа, и монгольская степь, и Китай, и даже дикая тогда Америка с чело­ веческими жертвоприношениями. Масштаб­ ность эта, однако, мертва: многочисленные герои романа не живые люди, за судьбой которых увлеченно следит читатель; это воплощение «нравственных корней», «духа» того или иного народа, непроницаемого для других, как «непроницаема стена» чужого искусства. Романы В. Иванова (так же, как и публи­ цистические статьи В. Чалмаева) — тоже часть нашей литературной жизни; характер­ но, что, мистифицируя историю, эти авторы стремятся утвердить те же нравственные свойства, что и другие современные худож­ ники: недовольство собой, вражду к духов­ ной сытости, непрерывный моральный поиск. Цель здесь, однако, отнюдь не оправдывает средства. Как относится современная историческая проза в целом к этим противоречиям и край­ ностям? Какова вообще ее связь с литера­ турой 60-х годов? Сколько-нибудь пол­ ная картина литературного процесса на­ ших дней невозможна без освещения этих вопросов. 2 Книга повестей В. Пановой «Лики на за­ ре» появилась почти одновременно с глав­ ными публицистическими выступлениями о национальных культурных традициях. Пове­ сти В. Пановой посвящены Древней Руси, навеяны русскими летописями; и эпоха, и источники эти глубоко волнуют защитников «корней»; сюда уходят для них основы все