Сибирские огни, 1975, №1

обмотке размотавшейся йога... А лунный свет, как зарево пожарищ, взвивается и в воздухе дрожит. «Ты чья, нога?» — «Сол­ датская, товарищ». — «А где солдат?» — «За Волгою лежит». Он пал в бою. Нога же продолжала идти...» и т. д. Гротеск здесь явно неуместен,— это же «е гоголевский «Нос»!,. Справедливости ради, надо заметить, что раз найденный, удачный образно-аосоциатив- ный ход, прием, построенный, в частности, на антропоморфическом мировосприятии, иногда варьируется автором, эксплуатирует­ ся не единожды. В одном из стихотворений мы читаем, как месяц, «золотой и щерба­ тый», лежавший «в колосьях пшеницы дото­ ле», вдруг подпрыгивает и бежит вослед мо­ тоциклу, а потом входит в огород, повисает над крышей,— «он сон и покой охранял, вздыхал и сопел, как собака». Мы готовы признать удачной эту метафо­ ру, но вдруг вспоминаем, что в предыду­ щем сборнике было интересное стихотворе­ ние, где разговор шел о «задатке отличного стиха», так и не ставшего законченным, цельным произведением: «Но он живет. Без вот, без рук... Дожди, погода ли сухая, он заворочается вдруг, совсем как человек, вздыхая». Когда мы дальше читаем — в одном сти­ хотворении: «Туман густеть и ворочаться начал...»; в другом — увидим, как «урожай» «заворочался... корячась, кряхтя и взды­ хая...», то тут уж нетрудно сообразить, что все эти метафоры с точки зрения технологии «делания стиха» лежат на одной и той же плоскости, хотя каждая в отдельности впе­ чатляет. Кстати, о том же «урожае» автор пишет: «Оставив пустыми поля и став совер­ шившимся фактом, он двинется...» и т. д. Увы, это уже далеко не тот «факт», что мы наблюдали в стихотворении «Чем ты была в моей судьбе?». Лед бюрократической прописи так здесь и не растаял, да и вооб­ ще одушевленный, «очеловеченный» «уро­ жай» с его «иголками пшеничных усов» уже набил оскомину и, кажется, отработал свой век в поэзии. Вот уж воистину: наши недо­ статки суть продолжение наших достоинств. Однако уже по приведенным выше приме­ рам можно заключить еще об одной важной особенности художественного мировидения и жизнеощущения Г. Карпунина. В его по­ этическом мире мы становимся свидетелями и очевидцами вещей и явлений необычных, странных, нередко взаимоотталкивающихся, но и одновременно тяготеющих друг к дру­ гу, порою совершенно фантастических. Но именно на их стыке и соотнесенности, столк­ новении и сближении с обыкновенными, буд­ ничными, житейскими реалиями рождаются оригинальные поэтические образы, метафо­ ры. В стихах Г. Карпунина — «береза про­ бует взлететь на чуть прорезавшихся крыль­ ях» и желает «жаворонком петь»; над «лос­ нящимися крупами» лошадей «планеты хладные идут», а «от промчавшегося поезда чуть сотрясается земля»; человек, «не замо­ чив коленок», переходит «теченье Млечного пути» и слышит «на задворках галактики где-то лай собаки да крик петуха». Контрастность, совмещение несовместимо­ го, сопоставление «далековатых понятий», всевозможные метаморфозы, перевоплоще­ ния, или, как говорит сам автор,— Тяготенье, сближенье, взаимо­ проникание разных миров,— все эти особенности стиля, поэтики Г. Кар­ пунина свидетельствуют о его стремлении к полноте и широте лирического переживания. Есть у поэта одно «Четырехстишие», приме­ чательное тем, что в какой-то степени пояс­ няет побудительные мотивы и истоки твор­ ческого вдохновения автора и — в то же время — является образчиком его собствен­ ной стилевой манеры строения поэтического образа и лирического «сюжета» стиха; Четыре вперекрест рифмованных строки Не что иное, как цветами луговыми Четыре тяжело шагающих ноги, Влачащих до земли свисающее вымя. ...Поэт стремится сделать язык наших дней языком поэзии. Это ему в значитель­ ной степени удается. Он не забывает, что человек был и оста­ ется частицей вечной и мудрой природы, и его стихи полны любви и благодарности к праматери человеческого .рода. Художественная палитра его, на первый взгляд, не всегда представляется достаточ­ но живописной, но оригинальный ход, серьезность, значительность мысли, обле­ ченной в слово «'весомое, грубое, зри­ мое», придают ей своеобразные краски, ме­ лодику. Он избегает всяких деклараций и торже­ ственных клятв,— патриотические, граждан­ ские чувства поэта естественно и полно вы­ ливаются из всей системы его мировосприя­ тия и жизнеощущения как русского совет­ ского человека... ♦