Сибирские огни, 1975, №1

в победу человечности... Внутренняя . сила и убежденность, сердцем выношенная вера в людей как бы изнутри освещают стихи Карпунина и выводят их из ряда средне­ поэтических стандартов...» («Литературная газета», 24 июня 1970 г.). И далее, спустя несколько месяцев, Ал. Михайлов вновь обращается к той же книге поэта: «Такая основательность >и серьезность от­ ношения к жизни, дающая ощущение проч­ ности своего существования, уверенности в будущем, делает честь молодому поэту. Стих его крепок и ладен, нетороплив, он современен по духу, по характеру, в нем выраженному, по чувству нового» («Лите­ ратурная Россия», 5 ноября 1971 г.). Мы уже убедились, как рос и развивался поэт, как он стремился расширить идейно- тематические горизонты своей лирики. Ка­ ким же он предстает теперь перед нами, если судить по трем сборникам его стихов? В чем его поэтическое своеобразие? Карпунинский герой, как мы видели, кровно связан с землей отцов. Беспредель­ но влюбленный в родную природу, он, од­ нако, далек от того, чтоб застыть в молит­ венном ее созерцании, принимает как должное, разумное и полезное взаимодей­ ствие человека и природы в эпоху НТР. При этом он не закрывает глаза на про­ тиворечия, неминуемо возникающие при таком взаимодействии: современная инду­ стриальная новь в стихах поэта сосуществу­ ет с извечными и привычными ландшафта­ ми и пейзажами в сложном диалектическом единении: Стоят большие холода. А как же сад? Одетый в иней. Прекрасен он, как никогда, И легок, точно алюминий. Он мог бы взвиться без труда Загоготавшею гусыней Повыше облака, туда — В небесный свод, предельно синий. Он мог бы долго, как звезда, Парить над снежною пустыней. Да не пускают провода Густых, как сеть, электролиний. Уже по этим стихам можно в какой-то степени судить о влиянии научно-техниче­ ской революции на самое содержание поэ­ зии, на структуру ее языка, на характер строения образа, тропа и ассоциативные связи. Развиваясь в направлении все более глубокого освоения традиций русской клас­ сической поэзии XIX века и лучших тради­ ций советской поэзии, современный стих заметно обогащает и расширяет диапазон средств художественной выразительности за счет представлений и понятий эпохи НТР. В этом отношении творческая практика Г. Карпунина весьма примечательна. Тем, кто следит за творчеством поэта, очевидно, бросилась в глаза одна любопыт­ ная особенность его стихов: многие из них, самый их стиль, поэтика, излюбленные и наиболее характерные образные «ходы» и ассоциации автора, его приверженность к определенного рода лексике, «словарю» и т. д. поддаются нередко пародированию. В самом деле, разве автор не дает пово­ да для комического воспроизведения, кари­ катурного подчеркивания таких, к примеру, стилистических «фигур» и оборотов: « При помощи спичек плиту затопить, десяток яичек вкрутую сварить», или: «Подняв посредством уголька давленье пара, идут курить два мужика, два кочегара»?.. А взять пристрастие Г. Карпунина к ультра­ современной научно-технической термино­ логии, — в его стихах мы прочтем не только о « процессе деленья клеток» в весен­ нем лесу и «кораблях из антивещества», но и о «диафрагмах и фотоэкспонометрах», даже... о «цепи дезоксирибонуклеиновых кислот» и т. д., и т. п. Далее мы найдем у автора выражения и словосочетания, каза­ лось бы, и подавно «казенные», канцеляр- ски-за'штампованные, архаичные: «Мне нра­ вилось цветенье сей сельскохозяйственной культуры»; «О, разве кем-нибудь забыт в суровом жизненном процессе тот • стран­ ный взбаломошный быт экзаменационных сессий!» Ну, чем, опрашивается, не раздолье для пародиста?! Я — каюсь! — тоже намеренно «вынул» все эти стилистические и лексические «пер­ лы» из контекста стихотворений, а вне кон­ текста они, понятно, не живут, мертвы, да­ же антихудожественны. Это, однако, про­ диктовано не стремлением «разъять музы­ ку, как труп, поверить алгеброй гармонию». Это, скорее, попытка рассмотреть в даль­ нейшем, насколько подобная «низкая» про­ за (по замечанию критика В. Соловьева) «организована и модифицирована стихом, а не вмонтирована в него». Естественно предположить, что широкое и сознательное введение в поэзию всякого рода прозаизмов, канцеляризмов, техни­ цизмов и т. д. есть, с одной стороны, свое­ образная реакция на лирическую риторику и декларативность — на «высокое», «кра­ сивое» пустозвонство. С другой стороны, здесь несомненно стремление как-то по- своему обновить поэтический язык, найти более действенные и неожиданные средства его художественной выразительности. Па­ радокс же заключается в том, что подоб­ ные «новации» поэт намеревается осущест­ вить при помощи обыденных или просто «непоэтичных» речений, «прописанных» дав­ но по адресам и ведомствам, далеким от искусства. Что ж, история литературы знает приме­ ры таких удивительных метаморфоз, а Г. Карпунин в лучших своих вещах добива­ ется желаемого результата, синтезируя соб­ ственный оригинальный стиль поэтического письма. Когда же «алгебра» «суховатых» ученых терминов и понятий начинает вдруг зву­ чать, а обыденные, заурядные словосочета­ ния нежданно-негаданно «воскресают» для живой и деятельной, для новой жизни в ре­ чи поэтической? Очевидно, прежде всего тогда, когда поэт умеет эти стершиеся, потускневшие слова ю *