Сибирские огни, 1975, №1
Усиленно давившие на плуг, Приобрели и цвет земли и запах; Мне кажется, что эти две ладони — Два вывернутых земляных пласта, А резко выступающие жилы — Коричневые корни трав. Мысль стиха предельно заострена: не прерывное обновление природы, вечный круговорот жизни невозможны без такого рабочего взаимодействия человека и земли: ...Когда же Земля возьмет старинушку совсем,— Два дерева поднимутся могучих. Корнями землю обхватив, ветвями — Небесный свод. Короче говоря. Случится то, что и должно случиться. А если бы такое не случалось. Откуда бы тогда брались деревья? За умышленной, чуть ли не «детской», наивностью последних строк, за кажущей ся риторичностью последнего вопроса — глубокая убежденность поэта в закономер ности и необходимости именно такого ми роощущения, такой жизненной позиции, всецело определяющей и эстетическое кредо автора. В стихотворении «Я видел траву и деревья...» герой Г. Карпунина, уезжая в деревню, надеется привезти отту да «охапку стихов»,— «но странно: стихи не писались, ушло вдохновение прочь». Вместо корпения над виршами герой косит сено, спит в шалаше, как бы растворяется «в природе, во всем, что дышало вокруг», и приходит, в конце концов, к выводу: Сначала — природа, а слово Возникнет гораздо поздней. Герой Г. Карпунина, таким образом, соз нает. что, только утолив жажду естествен ности и гармонии, что разлиты в природе, в труде, можно прикасаться и к духовному освоению мира, одним из инструментов ко торого является слово поэтическое... Деревенские, крестьянские корни родо словной лирического героя поэта очевидны. Родная природа является для Г. Кар пунина пока важнейшей темой. Важней шей, но не единственной. В отличие от не которых поэтов конца 60-х годов, не выхо дивших за пределы деревенской околицы, Г. Карпунин довольно-таки свободен в сво их тематических пристрастиях, стремится охватить человеческий мир в целом. Его герой не может не ощутить разительные социальные контрасты века, противостояние различных общественно-политических си стем, он ясно осознает всю неустраненнгю еще опасность новых глобальных катаклиз мов и потрясений. Оптимизм, с которым он все же вглядывается в будущее, питается его верой в творческие, созидательные си лы я возможности человека. Поэт говорит о своей ответственности перед миром и людьми («Великое горе людское становит ся горем моим»), радуется тому, что он «не одинок в тревоге за тебя, планета». А в стихотворении «Год активного солнца» признается, что если раньше он как-то не замечал многих, не коснувшихся его лично, человеческих трагедий, «землетрясений» и «штормов», то теперь его отношение круто изменилось: А ежели нынче приемлю Все бедствия эти всерьез, То значит, как дерево в землю, Я в жизнь основательно врос. Важные современные мысли о судьбах земли, мира, человека поэт' развивает свое образно, со свойственным ему легким юмором: Быть может, завтра полетишь К чертям со всеми потрохами, А люди заняты, глядишь, И музыкою, и стихами. Моложе дамы быть хотят, Скрывая тщательно морщины, И долго утром тарахтят , Электробритвами мужчины. Вместо того, чтоб лечь пластом. Вместо того, чтоб ахать, охать. Они заботятся о том, Как подобротней дом отгрохать. Однако юмор, идущий от жизнелюбия и душевного здоровья лирического героя, вскоре перекрывается серьезными автор скими размышлениями о «единственной правде» — о «жизненной тяге» народа-«ве- сельчака и работяги»: И этой тягой жизнь жива. Жива. И будет жить веками. Вот так же тянется трава, Глядишь — и трескается камень. («Все будет — пепел и зола...») Мир поэзии Г. Карпунина разнолик и многообразен. Мотоциклисты, на лицах ко торых «запекалась полночь, солоноватая, как кровь», проносят во мгле «печать ка кой-то катастрофы, произошедшей на зем ле». Огромная ракета угрюмо втягивается в лес рано утром, когда «мир был тонко стями занят, такими, как: заря, роса...». «Блуждающие огоньки» в глазах люби мой — «быть может, это в небесах летели звезды, приближались и в запрокинутых глазах твоих, как в море, отражались... Или неведомые мне души какие-то порывы блуждали в темной глубине, фосфоресци руя, как рыбы...». Даже беглое обозначение основных тем. идей, образов второго сборника Г. Карпуни на ясно показывает полнейшую несостоя тельность сравнительно недавнего заявле ния рецензента «Литературного обозрения» Вл. Залещука: «Попытка расширения кру гозора, освоения новых тем, предпринятая во втором сборнике (1969), успеха, на мой взгляд, поэту не принесла. Словно оробел он перед открывшейся вдруг сложностью и противоречивой пестротой огромного мира» («Литературное обозрение», 1974, № 2, стр. 40). Нет нужды подробно опровергать Вл. За лещука: предоставим слово более серьезно му исследователю современной поэзии — Ал. Михайлову, который сразу же после выхода книги Г. Карпунина писал, цитируя те же стихи, что приведены и в этой статье: «...Геннадий Карпунин смотрит на жизнь... с верой в добро и справедливость,
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2