Сибирские огни, 1975, №1
Каждому человеку дана, в конце концов, способность делать открытия, если не в окружающем мире, то в более трудном, в собственном, внутреннем, в мире души, обнаруживая новые залежи чувств или неведомые прежде силы. Наверное, реализация этих возможностей в себе самом важна для современников и для после дующих поколений не меньше, чем любая другая впервые проторенная тропа. Глав ный БАМ действительно внутри нас и ждет от нас самих первой проходки. Поезд отходит. До встречи с БАМом остается 3 суток и 18 часов, есть о чем подумать на тря ской вагонной полке, глядя в ночное окно и угадывая а грохочущей тьме леса, мосты, города... Вальс на берегу «Таюры» Таня Алферова и Галя Нефедьева оказались единственными девчатами на Таюре, на месте будущей первой станции Байкало-Амурской магистрали. Здесь они работали стряпухами в походном котлолункте. Плыл снег под колесами, дымила в вагончике проклятая печь, они копали под снегом глину, несли ее, тяжелую , в тазах, подмазывали щели, а печь продолжала ды мить, подкрашивая девчатам не только глаза, но делая черными лица, уши и шею. Стряпухи снова топали валенками по сугробам, приносили чистую воду, готовили борщи и пловы для семнадцати голодных мужиков, ужинали вместе при свечах, а после, проводив бульдозеристов в их вагончики, уходили к себе, «на кухню», за занавеску, чтобы, на единственной тут раскладушке, заснуть каменным сном — а ут ром браться за все сначала. Так начинался на этом участке БАМ. Два месяца участники первого десанта (а потом и пришедшее подкрепление) строили пекарню, склады; застилали бревнами дорожки, а когда услышали, что едет к ним ударный комсомольский отряд в триста человек, начали ставить для них палат ки, готовиться к встрече. Теперь в одной из этих палаток вальсируют парни, те самые, из новеньких, всэ в зеленых форменных костюмах и в беретах, а Танюша, их кормилица, отказывает ка валерам, притихла в углу, разглядывает ребят, думает о чем-то своем и (как она по том определила свое состояние) «форсит». На скамейке, откинувшись к пахнущей хвоей стене, сидит, упираясь руками в ко лени, мой знакомый Герман Ким, строительный мастер. Он сдержан, как прежде, ког да мы увиделись на перроне вокзала, но стоит заговорить с ним о новом поселке, и он встряхнется, заулыбается, и руки обретут несвойственную им резкость движе ний. Поселок — это в тишайшем лесу щитовые домики и утепленные двадцатиместные палатки. В палатках — склады. А первый сруб отдали под баньку, над которой курится дымок каждый вечер, едва огромное солнце уйдет за лес. Сейчас здесь 600 строите лей, скоро перевалит за тысячу, и надо торопиться до первой зимы всех переселить из палаток. И хоть сборно-щитовые домики зовут сборно-щелевыми или щито-продув ными, все же это надежные прочные стены и крыша над головой. Строительный ма стер сидит, размышляя, как завтра расставить бригады и поскорее бы «развернуться на школе», чтобы поспеть к сентябрю . Пройдет года три, и в ту школу потопает по дорожкам его собственный первоклашка Ю рка... Хорошо помечтать, какой она будет, первая станция, там, где Ни я впадает в Таюру. На высоком берегу, под сенью сохраненных лесов, разместятся, не теснясь и повернувшись окнами к солнцу, двухэтажные коттеджи, ощетинившиеся телевизион ными антеннами. Водопровод, центральное отопление, канализация, надежное элек трообеспечение будут естественны, как в крупных городах. Здесь поселятся 200— 300 железнодорожников, а вместе с семьями их будет до семисот. Очень может быть, что рядом разместится примерно такой же поселок лесорубов, тогда общее население станет больше двух тысяч. Здание вокзала красиво впишется в окружающий ланд шафт, и пассажиры, и поезда, подходя к небольшому чистому перрону, будут читать на ■фронтоне здания — «Таюра» или, может быть, «Звездный». Не знаю, как ее назо
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2