Сибирские огни, 1974, №12
до ска зал я.— Дай ему твой винчестер, и он перестреляет половину фер меров Миссури».— «Зачем же мы воюем, мистер Турчин, если негры ос таются при прежних хозяевах, даже таких, как Фицджеральд Скрипе?» — «По мне, и неграм надо дать ружья; так оно когда-нибудь и случит с я » .— «Неграм Скрипса это не поможет; их сам господь не сумеет оп ределить в роты...» Да , черные рабы Скрипса мертвы, не исключая и двух послушных гигантов, которые стояли у его стремян с господским ружьем и желе з ным вензелем в руках. Сын Скрипса явился с бандой в родительское гнездо, сжег ферму соседа-аболициониста, обруганного Скрипсом х о р ь к ом , истребил семью фермера, а открыв, что и негры отца решились бе жать, убил их и ускакал вместе с седым стариком в армию родственно го им генерала Пиллоу. Военная судьба снова привела нас на ферму, где бригадный генерал Поуп обещал Скрипсу вернуть его клейменных ло шадей; во дворе и на току лежали почерневшие трупы: от солнца почер нели и белые — и ничто не закрывало глазу горизонта,— все сгорело. Двое низкорослых мальчиков из роты Пресли Гатри — Джеймс Фентон, по прозвищу «пони», и Джордж Джонстон, ротный запевала, которого волонтеры прятали внутрь строя, чтобы жители Пальмиры или Ганнибала ломали голову, откуда среди молчащих солдат раздается го лос флейты,— д аж е и эти двое превратились из розовых птенцов в сол дат. Когда Фентон только появился в волонтерском депо Чикаго, рот ный Пресли Гатри посмотрел на него свысока: «Поищи-ка депо, где на бирают роту пони, у меня вон какие рослые лошади». «Сэр! — сказал Фентон, родившийся в Англии на берегу озера Уиндермир, у шотланд ской границы,— Бог для того и создал пони, чтобы ломовые лошади увидели, как много ума может поместиться в малом теле!» — «Сколько тебе лет, малютка?» — «Восемнадцать». — «Ну, что же, рискну. Если ты еще и хитрый католик, то я не раз пожалею,‘ что взял тебя». Фен тон спокойно ответил: «Я принадлежу к англиканской церкви, сэр. Но будь я и католик, как моя мачеха, вам не пришлось бы жалеть: мы не к мессе идем, а на войну». Многим солдатам подходил срок; будто летние работники, нанятые на ферму, они могли сложить свой и н с т р у м е н т , сдать горстку пат ронов и побрести к Миссисипи- За рекой земля Иллинойса, свой дом, ды мы над кровлями, кровати, еще не вполне отвыкшие от их тел, тоскую щие жены; здесь — жизнь впроголодь, на марше, под пулями конных головорезов. И посреди коротких передышек, на рассвете, то и дело кто- нибудь собирался в дорогу, тихо укладывал сумку, разглядывал свое пончо, раздумывал, брать ли рвань с собой или бросить у палатки, пря тал подальше скудные доллары и уходил на восток. Полк изнурился. Ни дня без стычек и перестрелок, без переходов и тщетной погони за отрядами всадников, но поверх голода и ран — бес силие совладать с плантаторами, с подонками рабовладельчества. Изну ренный солдат, с надорванными зноем губами, с потерявшей речь сухой гортанью, приближался к колодезю и находил на нем замок, свежую, нарочно к войне приуроченную дубовую крышку на запоре, и не мог, не смел сбить замок — с о б с т в е н н о с т ь плантатора. В усадьбе под Уор реном я застал своих солдат у колодезя, хозяин-фермер объяснял им, что воду брать нельзя, вчера его грабила шайка а б о л и ц и о н и с т о в — не рота, а именно шайка,— и отравила колодезь. Он хорошо играл роль и, только завидев меня, офицера в высоком чине, сбился с тона, пе реусердствовал в любезности. Я приказал позвать детей и жену ферме ра; его смуглое лицо позеленело от страха, но, делать нечего — позвал, потом я пригласил и негров, поднял из глубины полное ведро и спросил! как он пожелает: мне ли первому пить, его жене, дочери или ему само му? Я предупредил, что если умру, отравленный его водой, то и он с
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2