Сибирские огни, 1974, №12

штата мятежники сами жили средствами страны, разоряя правых и ви­ новатых, объедая друзей и истребляя собственность недругов. И никто не писал им это в счет! Генералы не выговаривали полковникам, полковые не стращали ротных, ротные не сажали под замок солдат. Сторонник рабства, обворованный родственной ему бандой, хранил скорбное молча­ ние, твердя себе: терпи, терпи и все воздастся тебе сторицей. Верный Со­ юзу ограбленный фермер втихомолку лил слезы или уходил с ружьем к нам, если ему оставляли голову на плечах. Генералы мятежа похвалива­ ли своих командиров за э к о н о м и ю и за у р о к и проклятым аболи­ ционистам. А мы? Всякий кусок, взятый не с пороховой печатью, мог навсегда застрять в горле, стать причиной бесславия, изгнания из армии. Будь на ­ ши полки сложены из одних святых, из кротких монахов или законопос­ лушных чиновников, и тогда невозможно было бы ждать, чтобы человек, не евший долгие сутки, возбужденный боем и удачею — остаться жить! — не тронул хлеба того, кто щедро кормил и укрыл от непогоды смер­ тельных врагов республики. Любой грабеж, всякая потрава, учиненная кавалерией мятежников, подло приписывалась нам, хоть бы наши солда­ ты не подходили к усадьбе ближе двадцати миль. Я приказал ротным — солдата кормить; бог вас простит, а на гене­ ральские эполеты не угодишь. Дайте генералам военные успехи, а я под­ ставлю свои бока, авось, ребра не проломят. Я никогда не жалел об этом: никто из моих людей не брал лишнего, не набивал ранцы чужим добром. Скоро мы узнали, что и молодчики Гарриса и Грина, и штабные офице­ ры Поупа честят меня д и к и м к а з а к о м . Что ж, пусть казак, пусть и дикий казак, а волонтеру есть надо. Уже я не всякий день виделся с Надин: она спешила туда, где бой затих, я — к новой стычке; она увозила в Пальмиру раненых,— я сходил с седла на недолгие ночные часы. Как заговоренный от пули, скакал я по степи и по лесу, от отряда к отряду, когда с несколькими всадниками, с Чоиси Миллером и квартирмейстером Уэзереллом, когда в сопровожде нии одного Барни О ’Маллена. Миссурийская война не мешкала, не дер­ жалась никаких правил; эхо ружейных залпов надежнее выводило на войну, чем диспозиции ротных. Я робел перед Надин после каждой ко­ роткой разлуки; смеялся над своими страхами и все же робел, можно ли любить меня, изошедшего десятью потами под мундирным сукном, со слипшимися волосами на лысеющей голове, хриплого от табака и рыка, —можно ли ждать меня, такого, этой женщине? Волнуясь, я слушал приближающиеся голоса Блейка и фистулу фельдшера Престона Бэйл- хеча; они вот-вот выедут из-за деревьев, с ними и Надя, а если се нет, то я получу записку, несколько слов, писанных по-русски, жалоба, что ску­ чает, что без меня плохо,— все по-русски, все закрыто от посторонних глаз языком родины. Она прыгала с седла на землю, стояла в грубых башмаках, в длин­ ной юбке из светло-синего армейского сукна, сшитой негритянкой из Пальмиры, в подрубленном до бедер кафтане и поярковой шляпе, ко iст­ рой не хватало, чтобы спрятать русые волосы. У ног тяжелая лекар ­ ская сумка, портфель в руке и щегольский пистолет у пояса, оружие, добытое для м а д а м кем-то из волонтеров под Эмерсоном. Миссурий- ское солнце достигло и ее лица; смуглая, похудевшая, а оттого и боль­ шеглазая, и юная, она стояла передо мной молча, пока я выслушивал офицеров, экзаменуя меня взглядом: как я жил без нее? В затененных шляпой глазах, серых, но и вобравших зеленоватые тени мнссурииско- го леса,-была нежность, строгость и взыск, и принадлежность другой жизни, где стоны и боль, раны и долгин хрип умирающих. Чего же больше во взгляде, что возьмет верх? Я никогда не знал этого, и робел, сердце мое стучало громче, но случалось, что дело долго держало меня