Сибирские огни, 1974, №12

ным Иллинойс Сентрал для моих людей. Я не мешал молчанию Надин; эти истязующие часы были тогда для нее непобедимы, как приступы желтой лихорадки или затмение ума. О чем она думала? Какие образы мучили ее мозг? Серая, щелястая дверь отнятой у горца сакли, за кото­ рой умирала от черной оспы ее мать? Груда листов ее «La Cholera», пы­ лающих в огне, почерневших и безгласных? Тщета ее жизни? Неродив- шиеся дети?.. Я этого никогда не знал. Без нее я стоял у штабного вагона, в толпе своих иллинойских дру­ зей и незнакомых почитателей: Надин поднялась в вагон. Я невольно вспомнил наш отъезд из Петербурга, а затем и из Портсмута, где нас провожал один Тхоржевский. Откройся мы друзьям в пожизненном отъезде, кликни мы всех, совокупно с родней, и в Петербурге была бы изрядная толпа, русское сердце умеет откликнуться дружбе. Здесь мы были еще не вполне свои, еще на нас лежала русская мёта, а между тем, меня окружали товарищи, и провожали не по одной обязанности, как Фуллер, или провиантский комиссар, или губернатор с губернаторшей, а и по истинной дружбе; проживши четыре десятка лет, хорошо отли­ чаешь ее в дневной суете. Глава четырнадцатая Из письма Н. Владимирова к отцу в Петербург «...Я помянул в одном из писем Джорджа Джонстона, в прошлом юного волонтера, а ныне богатого дельца. Его огрометчивость привела нас к катастрофе: Джонстон отправился к генералу с кучей подарков, с коробкой дорогих сигар, с шахматами, на которых Джонстон помешан,— он решил, что крайняя н и щ е т а генерала миновала, и теперь к нему можно сунуться с подарками. Генерал хитер, а Джонстон — простоду­ шен: старик загнал его в угол и выпытал об обмане с пенсией. Планы примирения сошлись на мне. Вирджиния вызвалась сопро­ вождать меня и ждать у ворот. Два дня подряд я искал встречи с генера­ лом, но принят не был. Рассказ генерала подошел к войне, и я замечал, как тяжело он расставался с бумагами, как дрожала его рука, как опечаленный взгляд провожал листы и письма в докторский мой саквояж. Он сделал меня своим душеприказчиком. Не знаю, был ли я хорошим исполнителем его замысла: но, видно, ему нужен был русский и Россия для его бумаг, а я умел слушать,— люди рассудка с л у ш а ю т лучше, чем натуры чувствительные. Видно, ничем не вытравить родины даже из сильных сердец, даже и у г р а ж ­ д а н , честно отслуживших своей второй родине, молодому и беспамятли- вому народу. Огромность разделяющих верст не гасит тоску, а делает ее протяженнее. И все оборвалось; а генерал плох, и развязка может наступить в любой час. Обиженный на друзей, с приливами крови, которые нездо­ рово красят его лицо и лоб, он может скончаться, не договорив испове­ ди. Я спросил у Горации Фергус, жива ли Надин или он совсем одинок? Вдова посмотрела на Вирджи, и я услышал в ответ одно — «Жива». Жи ­ ва! Неужели и ее прогнал от себя, извергнул трудный характер генера­ ла? Случались минуты, когда я негодовал на Турчина. И вдруг короткое письмо от него — в адрес Горации Фергус, но предназначенное мне. В конверте записка, приглашение явиться воз­ можно скорее. Я нашел изменившегося старика: отяжелел шаг, замедлились дви­ жения припухлых рук, лицо тронулось бледной желтизной, как бывает