Сибирские огни, 1974, №12

174 Ю- мостков своего народа, снова оказался таким же животрепещущим и актуальным, каким он был почти тридцать лет назад!» Придерживаясь этой же позиции исто­ ризма в статье «Афанасий Коптелов», Н. Яновский отмечает, что «самое характер­ ное в творческом облике писателя-сибиряка А. Коптелова — это его активное, действен­ ное отношение к жизни, к текущим событи­ ям, к людям, создающим новое, к интере­ сам советского народа». А. Коптелов, под­ черкивает критик, «не написал, пожалуй, и строчки, которая не была бы вызвана на­ сущными потребностями времени». И как один из главных факторов оценки творчест­ ва писателя («художественное качество его произведений на самом деле неравноценно») Н. Яновский выдвигает важное положение — в книгах А. Коптелова «отразились мно­ гие существенные стороны нашей жизни от двадцатых годов и по сей день... хотим мы этого или нет, но для того, чтобы глубже и точнее понять, ярче и непосредственнее представить все то, что происходило в Си­ бири за последние тридцать лет (статья опубликована в 1962 году — Ю. М.), мы невольно должны обратиться к произведе­ ниям А. Коптелова». Характерная деталь — в монографии «Ли­ дия Сейфуллина» (Москва, 1972, «Художе­ ственная литература») Яновский сочувст­ венно цитирует статью «Против литератур­ ного бандитизма» Ларисы Рейснер, высту­ пившей в защиту произведений Л. Сейфул- линой от несправедливых нападок критики: «Мы слишком современники своей эпохи, чтобы понимать, какую ценность для буду­ щего имеют эти книги, выросшие из рево­ люции, ее очевидцы, неподкупные свидете­ ли ее страданий, героизма, грязи, нищеты и величия!» Подобные примеры легко умножить, по­ тому что в каждой своей работе Н. Янов­ ский неизменно следует принципам исто­ ризма в оценке любого произведения. Эта черта по-своему отразилась и в названиях многих книг Яновского: «Художник и вре­ мя», «С веком наравне», «Голоса времени», «История и современность»,—в каждом названии ощущается неостановимый ход времени, чутко воспринимаемый критиком, умеющим видеть место произведения в ли­ тературном процессе, вписать его в кон­ текст эпохи. Книги Яновского являются либо моно­ графиями, либо объединяют монографиче­ ские статьи и очерки на литературные те­ мы. И все ж е будет справедливым сказать, что все, написанное Н. Яновским,—это, по сути, главы истории русской и советской литературы Сибири, потому что он неизмен­ но прослеживает взаимосвязь, преемствен­ ность поколений писателей-сибиряков. Не случайно в работах Яновского лите­ ратуроведческий анализ всегда «привязан» к общественной жизни, и каждое произве­ дение рассматривается не изолированно, не «само по себе», а в связи с другими, соз­ данными различными авторами в тот же период. Вглядываясь в первые шаги Вяч. Шишко­ ва на литературном поприще, перечитывая его описание изуверского погрома, учинен­ ного черносотенцами в Томске осенью 1905 года, критик не преминет отметить, что про­ тест молодого писателя слился с протестом всех честных людей России: в это же вре­ мя Иван Тачалов в поэме «Егорка» обла­ чает черносотенных погромщиков в Барнау­ ле; Ф. Березовский пишет рассказ «Стре­ лочник Гранкин», главный герои которого прокламирует непримиримость интересов рабочих и хозяев; участник революционных событий в Иркутске Ис. Гольдберг в рас­ сказах и публицистических статьях говорит о невыносимом положении рабочих З а ­ байкалья. Далее исследователь напоминает выступления других литераторов того вре­ мени, и мы видим, что протест Вяч. Шиш­ кова был не случайным, а закономерным, обусловленным1 обстоятельствами общест­ венной жизни Сибири и всей страны Почему в Сибири не прижилось декадент­ ство, почему четыре книги стихов Игоря Северянина были здесь восприняты как «четыре позы литературного уродства», а заумные эксперименты А. Крученых были прямо названы «издевательской галимать­ ей»? Потому, отвечает критик, что писате­ ли Сибири Ф. Березовский, Ис. Гольдберг, В. Бахметьев, С. Исаков, а вместе с ними и Вяч. Шишков и ряд других литераторов видели своими глазами страдания народа. И, напомнив описания нищеты и горя, сде­ ланные литераторами Сибири, очевидцами народных мук, критик восклицает: «До уп­ ражнений ли типа Северянина и Крученых после таких-то картин!» Почему одним из героев повести «Тайга» Вяч. Шишков сделал Андрея, молодого, еще идейно не сформировавшегося полити­ ческого ссыльного, в то время, как писатель не раз встречал закаленных, опытных бор­ цов против самодержавия? Потому, отве­ чает Яновский, что «Россия, пережившая позорную русско-японскую войну, револю­ цию 1905 года, реакцию с ее неисчислимыми жертвами, Россия, испытывавшая тройной гнет — дворянства, русского и иностранно­ го капитала, гнет социальный и националь­ ный, уже выдвинула тысячи таких честных, чистых и порывистых Андреев». Это сопряжение фактов социального пла­ на с анализом идейно-художественной сто­ роны произведения плодотворно и при разговоре о творчестве наших современни­ ков. Так, размышляя о теме ухода кресть­ ян из деревни в город, широко освещенной многими писателями-«деревенщиками», и в том числе В. Потаниным, В. Лихоносо­ вым, критик вдруг переходит на сухой, ка­ залось бы, язык экономических исследова­ ний: «...в стране произошло колоссальное перераспределение человеческих ресурсов в силу исторически необходимого курса на социалистическую индустриализацию. Если к концу гражданской войны сельского на­ селения было почти 85 процентов, то в 1970 году его стало только 44». Автор напомина­ ет о важности этого процесса, об изменени­ ях в быте и психологии, которые он повлек за собой, о вытекающей из этого необходи­ мости полной индустриализации сельского хозяйства,—и становится очевидным, что