Сибирские огни, 1974, №12

терес. Но не ради него я, естественно и пря­ молинейно, на землю родился. Каждый дол­ жен там интерес свой иметь, куда он серд- цем да жизнью привязан. Я вот к земле, Филя — к реке, ты — к своим книжкам да газетам. И лихо тому, кто от дела своего как я, отсыхает». Д а, для землелюба Калиныча жизнь обер­ нулась очень «лихой» гранью. Но не сми­ ряется он с тем, что отвержен от своей лю­ бимой земли, не смиряется, потому что «скучают руки по делу-то родному». И хо­ чется верить, что вернется Калиныч к свое­ му труду, ибо земля зовет своих истинных сынов, зовет и ж дет прикосновения их лас­ ковых рук. Раскрывая психологию земледельцев, Юрий Сбитнев не стремится навязывать свое «любвеобильное» отношение к деревен­ ским жителям. Иногда писатель говорит о неполадках на селе с огорчением, порой да­ ж е язвительно, но никогда — равнодушно- констатирующе. Писатель видит много еще изъянов в психологии сельчан, поэтому и не стремится выдавать деревенскую жизнь за идеал подлинной народности, как никогда не притушевывает и истоков мудрости сельчан. Повесть «Вне закона», рассказывающая о жизни сибирского охотника Кеши Дубил- кина, внешне совсем не похожа на «Свою землю...» В иных, чем, скажем, Лукьян Ка­ линыч, условиях живет «губернатор» остро­ ва Шатар Кеша Дубилкин. Тайга, «глухая и неведомая», стала для него родным до­ мом, где прожито ни много ни мало — це­ лых десять лет. В одиночестве, среди зве­ риных криков и диких ветровых песен. И самое примечательное, пожалуй, то, что за свое десятилетнее пребывание в таежном одиночестве Кешка сумел сохранить в себе ощущение сопричастности своего труда с другими. Н адо крепко, обнаженным серд­ цем чувствовать себя частицей великого ми­ ра людей, чтобы не только свято соблюдать «законы тайги», но и найти в себе силы бо­ роться с теми, для кого родная земля и ее богатства являются только поставщиком к застолью. Главный пафос повести — гимн природе, призыв к бережливому отношению к земным дарам и утверждение неразделимости при­ родного и человеческого миров. Кешина влюбленность в тайгу и его кровное пони­ мание законов лесной планеты словно бы продолжают те стихи о родстве человека с родной землей, которые припомнились автору в Пешне («Своя земля и в горсти мила»): И д у в л есу и слуш аю леса. И нах ож у в них что-то человечье. То в синь-ручье лю бим ы е гл аза. То v берез застенчивы е плечи. Этим глубинным пониманием родства че­ ловека и природы пронизана повесть Ю. Сбитнева «Стрелок из лука», рассказы­ вающая о жизни охотников-эвенков. Запоми­ нается в повести образ Макара Владимиро­ вича Почогира-Ганалчи — мудрого труже­ ника земли лесов. Человека прежде всего, а уж потом замечательного охотника. Мо­ жет быть, Макар Владимирович чуточку идеализирован в своей прямо-таки испо­ линской выносливости (эпизод, рассказыва­ ющий о последнем промысловом выходе Ганалчн), есть в образе героя определен­ ная заданиость — характер его раскрыт че­ рез экзальтированные авторские монологи, но даж е при таких «накладках» нельзя не почувствовать в эвенке Почогнре характер незаурядный, яркий. Повествуя о людях таежного края, писа­ тель говорит: «Я не сделал для них ничего. Я просто жил с ними, ел их трудный хлеб, стараясь оплатить его неумелым для меня таежным трудом. Я учился тому, что для них составляет жизнь, слушал их речь, ста­ рался понять и полюбить то, что любят они». Всем героям Ю. Сбитнева присуще обо­ стренное чувство памяти к тем местам, где они выдерживали первый экзамен жизни,— к родине детства. Сохранение в себе пер­ вородных истоков жизни — основа основ становления личности. Именно это качество человеческого характера получает деталь­ ное п художественно емкое исследование в произведениях талантливых молодых про­ заиков. Из писателей последнего поколения, ро­ дившихся в сороковые годы, я хочу обра­ тить внимание читателей на два имени: Альберт Усольцев и Николай Верещагин. К слову сказать, оба они — уроженцы ураль­ ского края: Усольцев родился и до студен­ ческих лет жил на Курганщине, а Вереща­ гин — в Магнитогорске. В творчестве Усольцева и Верещагина, может быть, наи­ более отчетливо проявились определенные приметы исканий нашего «пятого поколе­ ния». Какие ж е это приметы? Главная из них — попытка синтеза тех поисков, которые были проделаны их пред­ шественниками — выразителями «замкну­ тых» ответвлений прозы: «интеллектуально­ го», «деревенского», «исповедального». Не смею утверждать, что эта попытка реализо­ вана с достаточной полнотой, но какие-то результаты налицо, и о них следует сказать. Альберт Усольцев дебютировал десять лет назад повестью «Вкус хлеба». То была ти­ пичная «исповедальная проза» с инфантиль­ ными мальчиками и девочками, живущими, правда, не в столице, а в зауральском селе. Но среди «интсллектуалыю-исиовсдалыю- го» потока повесть 22-летнего Усольцева выделялась тем, что герои ее, при всей их рефлективности и младенческой неоперен- ности, в конечном счете вкусили хлеб, зара­ ботанный своими руками. Вышедшая в начале 70-х годов следую ­ щая книга А. Усольцева включила в себя повесть «Смородинный чай» и рассказы. За годы между первой и второй большими публикациями шел процесс узнавания жиз­ ни вглубь (труд матроса, грузчика, учеба во ВГИКе, служба в армии) и напряженной работы по выработке и шлифовке самостоя­ тельной манеры письма. Работа принесла свои результаты.