Сибирские огни, 1974, №12

Ну, тут приезжают ко мне, поздравляют и везут в Константиновну на радиоузел. Там выступил перед микрофоном. Потом на митинге. Как-то плохо я говорил, голос был не тот. Вижу, собрались в клубе все мои друзья и родные. Д а еще парторг Иван Яковлевич в своем слове растревожил... Мол, вырос ты в нашем коллективе и вот стал Героем. Но это не потолок. Пожалуйста, работай, получай еще одну звезду. Спасибо сказал моей матери. Все это взволновало как-то. Я, конечно, благодарил партию, правительство, коллективу спасибо выразил, что один бы я ничего не сделал. Помянул от себя инженера нашей бывшей МТС Ивана Ефимовича Сурикова, бригадира Ивана Тихоновича Шаповаленко — оба сейчас пен­ сионеры. Я так сказал: если б не они, из меня бы не вышло механизатора. Напарник тогда такой попался — не то, чтобы разъяснить, он только накричать умел. И сам в технике был не силен, и мне не верил. А вот Шаповаленко — тот всегда разъяснит. И Суриков Иван Ефимович меня понимал, что я молодой еще. Одним словом, так меня это событие взбудоражило — всю жизнь свою перебрал по годам. Ведь еще в 58-м подумывал в город податься, на завод или на стройку. А в 59-м, как поработал на комбайне, так все! Никуда меня больше не тянет... Родился я здесь, в Орловке, в 36-м году. Семья у нас была чисто крестьянская. Отец всю жизнь около земли. Он был старший в семье, а, кроме него, еще было 11 братьев и одна сестра — тринадцать всего. Он, значит, ими руководил, а дедушка больше в работниках жил у богатых. Отец вырос — тож е батрачил до самых колхозов. Нас у отца было пятеро — три брата и две сестры. Помню, в 45-м году пошел я в школу. Сам. Получилось так: соседский парнишка, мой одногодок, заходит и хвастает: «Вот карандаш получил и ручку». Ну, я к матери: что меня в школу не посылаете? И давай плакать... Она говорит, да у тебя коленки вон голые, куда ж тебе? Штанишки, правда, худые были, домотканые. Ну, я попла­ кал, и отпустила она меня. Да недолго проучился. Снег выпал. Я прибежал босиком домой. Ноги красные, как у гусенка... И больше в ту зиму в школу не просился. Никогда этого не забуду... Послевоенные годы, они ж тяжелые были. Пахали на быках, на коровах, и как-то все не хватало хлеба. В 46-м году отец послал меня опять в первый класс. Это мне 10 лет уж е было. Учился хорошо, да хоть снова бросай: нету рубашки целой, и негде материала взять, чтобы сшить... Может, это не надо говорить? ...Ладно. Отец пошел к снохе, братовой жене, она ему дала трофей какой-то, и сшили мне рубашку. Так я окончил первый класс и до четвертого учился хорошо. А в пятый надо идти в Константиновку. Тогда там интерната еще не было, и подвозить ребятишек — не подвозили. «Ходите пешком». А в чем ходить, когда разутый? И опять отец посылает меня в местную школу, опять в четвертый класс, чтобы, говорит, зря зиму не болтался. Вскоре отец умер. Молодой был, 45 лет, да все как-то болел. Тут труднее нам стало. Старший брат пошел работать, мать тож е работала, посо­ бие нам выдавали. Ничего, держимся. И на будущий год все ж е отправляют меня в Константиновку учиться. На квартиру устроили. Я пятый, шестой окончил, надо идти в седьмой, опять задумался: трудно! Это был уж е 53-й год. После сентябрьского Пленума — это я хорошо запомнил — мы начали хлеб есть по-настоящему. Старший брат заработал столько — на год хва­ тит! Часть хлеба он продает, мне покупают фуфайку, брюки, обувку, я осенью хож у в седьмой класс. Хож у, а мне уж е 17 лет, надо подумать о специальности. И тут мои одногодки уезжают в школу механизаторов в Чистоозерное... И я по­ шел в МТС, чтобы меня послали. Но там посмотрели — почему-то я был самый ма­ ленький ростом от своих ровесников. Мне в конторе об этом-не сказали, а говорят — опоздал ты, дескать, уж е полный контингент набрали. Остался я в своей деревне... Здесь тоже учили в эмтээсе на механизаторов, но только на колесников, а у меня мечта — попасть на гусеничный трактор. Что делать, перехожу на вечернюю учебу, мне колхоз дает быков, я на них дрова