Сибирские огни, 1974, №12
ство боя, кровь Чикамоги, гибель на крутизнах Миссионерского хребта, случилось и так, что Надин в седле, заменив упавшего офицера, увлек ла за собой солдат в почти проигранный бой,— на то и война,— теперь же в пропасть, в расщелину земли ушли вдруг сотни, ушла жизнь. Мы бежали к реке, где только что темнел мост; где-то там была Надин и сот ни дорогих мне людей; Говард и Томас, Драм и Мэддисон, Гатри, Блейк, Чонси Миллер, жена Тадеуша Драма, и Надин, Надин, Надин, всегда со мной, а теперь, в гибели,— одна. Мы пробежали мимо паровоза с вагоном: черный, короткий обрубок поезда, сиплое дыхание котла, а впереди темнота, крики о помощи, сто ны и другой берег Бивер-крик, с плоским, безжизненным торцом оста новившегося вагона. Сколько их там удержалось,— три, два вагона или только последний, а штабной тоже внизу, размолот? На камнях Бивер крик замелькали огни; что-то разгоралось над самой водой. Я видел крошево, вкривь и вкось торчавшие бревна, переломанные доски и про битые стенки вагонов, провалы окон, с хватающими воздух руками, зад ранные козырьком и отлетевшие крыши вагонов, изогнутое железо, полу- затонувших людей и ползающих слепо, не видя берега. Я приказал ра з жечь большие костры наверху, у береговой осыпи и бросился вниз, не ища дороги, сталкиваясь с другими. Кто подоспел раньше меня, уже работал на роковой страде; трещали отдираемые доски, звенели остатки оконно го стекла, солдаты тащили на берег несчастных, не дожидаясь носилок, не зная, несут ли они остывающий труп или будущего калеку. Я споты- кался о камни, по пояс и по грудь проваливался в воду, не узнавая голо-1 сов вокруг. У другого берега, когда я схватился за кустарник, чтобы ползти под темное днище вагона, склонившегося на сажень к пропасти,! меня окликнул квартирмейстер Уэзерелл. Он сказал, что целы три ваго-j на, а с тем, что при паровозе,— четыре. Надин в штабном, Надин — жива,— едва я это понял, как боль по тем, кто умирал на камнях Бивер-крик удесятерилась: так уходит лич ное горе, невыносимое, когда просишь и себе быстрой смерти, уходит, оставляя тебя для другой бо л и— долгой и мучительной. На берегах з а полыхали костры, обломки четырех вагонов: фабричное дерево, даже и вынутое из воды, горело ярко, с треском, будто гверильясы Говарда- старшего продолжали расстреливать мой полк. Все против нас: мелкая вода, островки и камни; четыре разбитых вагона легли кучей, теперь из нее извлекали несчастных, уносили на берег, укладывали на разостлан ные шинели и одеяла. На отмели посреди Бивер-крик я увидел Тадеуша Драма, безумно го, на коленях и с телом жены в руках. Я хотел помочь ему подняться, еще не сознавая, что женщина мертва,— я видел только его окровавлен ные руки и тело жены в зеленых темных одеждах, будто ее обволокло речной тиной и водорослями,— но Тадеуш упрямо мотал головой и не з а метил, когда я взял у него пистолет. — Она была с мадам... С мадам, в штабном вагоне. А я увел Ядви гу, она пошла за мной... потом я пропустил ее вперед, а сам не успел войти в наш вагон... Подошли Мэддисон с солдатами, и я поспешил дальше. У свай кто- то лежал ничком, и было не понять, силится ли он встать или течение ко лышет мертвеца, не солдата, а, верно, одного из дорожных рабочих, в тяжелых башмаках, в намокшей, задравшейся куртке. Я поднял тяжелое тело: это был юноша-ирландец, блудный сын, с неузнаваемым, разбитым лицом и живыми, измученными глазами. Судьба нарочно показывала мне н а п р а с н ы е жертвы,— сломанный стебель на руках у Тадеуша, юношу, приплывшего из-за океана за хлебом.. — Ты жив, сынок? Он опустил веки и поднял их.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2