Сибирские огни, 1974, №12
Я промолчал и тем обнадежил их. — У парня зад не отвалится! — Чужие три шкуры дерут, а родной отец— не тронь? — Так и повелось,— отвечал я мирно.— Сначала отцы взяли за правило домашние экзекуции, а по их примеру возник и высший деспо тизм: палачество, рабство, плети. — Ты все о рабах печешься, лейтенант! — Вперед вышел ожесто ченный господин, с плохой английской речью, француз или итальянец, но с печатью американского, давнего бродяжничества. Солдаты закрича ли, что я полковник, он недобро усмехнулся.— Я человек боязливый, у меня и при лейтенанте душа в пятки уходит. — Вы, кажется, не свежий иммигрант? — спросил я. — На мне и обноски — не первые; сколько чужого, брошенного до бра на мне сопрело. Наречье ваше сволочное принял. А допустил бы гос подь почернеть от морды до задницы, я бы с дорогой душой — в рабы. — Стоило ли переплывать океан за местом раба? — Голодная смерть — хуже рабства. — А по мне лучше подохнуть, чем служить псом при господине. — И подыхай! Так нет же: ты прежде смуту подымешь, других ист реблять станешь. Чего уставились? — крикнул он волонтерам.— За раба доллары плачены, а мы — даровой товар. Раба кормят, если ему случит ся не работать неделю, месяц, его без хлеба не оставят, А мы? Мы, и р а ботая, голодны, а без работы подохнем, хуже твоего пса. Уж как чело век дохнет, это ни одна тварь не сумеет: господь ему на беду разум дал. Тварь в одночасье дохнет, а мы год за годом. — Хоть вы и грубы со мной,— ответил я,— я не оспорю ваших слов: все верно. Только помните: пока есть полный раб, не ждите, что негодяи слезут и с вашей шеи. Мое миролюбие обмануло ирландца, и он сказал смиренно: — Нам без сына с землей не управиться, никак нам, мать, не упра виться без него. Смотрите, сколько у меня ртов. — Вижу,— сказал я.— От такой семьи грех не отдать одного солдата. — Тебе хорошо говорить, проклятый янки! — закричала мать юно ши.— Ты в огонь не полезешь, за тебя мой мальчик пойдет! Со всего све та заманиваете христиан на смерть и на муку! Она, видно, взошла на иммигрантский корабль не по доброй воле, по ней, лучше бы жить, хоть и в черной нужде, а дома; она была из тех, кто знает своих сельчан, свой народ и свою веру, а человечество закры то от них темнотой; где-то и оно есть, но страшно в нем, боязно и страш но. Такие люди и голодные могут оставаться счастливы, пока не покинут землю отцов. — Есть в полку и янки, их у нас много, только не я, женщина. Моя родина подальше Ирландии.— Я пожалел ее— Вы не оскорбили сына, ваше право просить его вернуться. Она устремилась к своему мальчику, а паровоз подал голос, стро нул вагоны, п солдаты бросились к дверям, увлекая за собой и юношу. Он встал в дверях вагона и, не шевелясь, смотрел на сбившуюся в кучу семью, ошеломленную не меньше, чем если бы он вознесся к небесам или изошел вдруг адским пламенем. День я провел во втором поезде, где штабной вагон, лазарет и поло вина рот. С наступлением сумерек, мне хотелось быть в головном поез де, первому переезжать бревенчатые мосты, входить в темные лесные просеки, где стволы близко подходили к насыпи, а ели трогали окна и крышу вагонов,— где пройдем в безопасности мы, ничто не грозит и дру гой половине полка. Офицерских жен к ночи осталось с нами немного; четверо в первом поезде и жена Тадеуша Драма во втором, с Надин. Их
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2