Сибирские огни, 1974, №12
и коробок. Полковой лазарет занимал треть вагона, в центре женского кружка была м а д а м , в темно-синем мундире, в платье того же сукна, с перекинутым за спину концом сине-белого шарфа. Она была словно лукавая мать-исповедница или веселая настоятельница среди молодых мирянок, слетевшихся, чтобы расспросить о правилах беззаботной мона стырской жизни. Надин позвала в вагон Томаса, он сделался лекарской мишенью, на которой Надин и Блейк показывали перевязку — быструю, полевую, и обстоятельную — лазаретную,— показывали, где перелом или рана особенно опасны. Отошла обида, что Западный округ пожертвовал нами: на расстоя нии решение Фримонта отдать нас Мак-Клеллану стало тешить мою гор дость. Вашингтон требовал пять тысяч штыков, посылают нас, два пол ка, мой и 24-й, Геккера, значит, такова цена нашему волонтеру — один он идет за троих, а то и за четверых. Столица в затруднении, и кого же она получает в помощь? Немцев Геккера и мои роты, где ирландец по- братски делит ночлег с прирожденным янки, француз выносит с поля боя раненого шотландца, где заносчивый Тадеуш Драм готов похва литься чем угодно, только не своей кровыо, где и негр в безопасности от притеснений. В этом одном я находил обреченность мятежа, приговор тем, кто считает нас ч у ж а к а м и , пришлой кровью, мусором Атлан тика. Я пришел в республику от редутов Севастополя, Геккер — с повер женных баррикад Германии,— и вот мы рядом, мы равны и призваны служить свободе. На станции Шолс мы дожидались встречного поезда, чтобы тро нуться дальше, к мосту № 48 через Бивер-крик и к станции Митчел. При шел иммигрантский поезд, несколько нерегулярных вагонов, забитых блудными детьми Европы. Война не пресекла поток голодных искате лей, Кестль-Гарден исправно поставлял пассажиров северным желез ным дорогам и дешевые руки землям Канзаса, Небраски и Айовы. Пас сажиры, глядевшие на нас изо всех окон, прибыли в Шолс через Фила дельфию и Питсбург, они не видели войны и марширующих полков, мы оказались первыми на их пути,— бесшабашная ватага, изодранные мун диры, песни, звуки горна и, нежданные в полку, праздничные женщины. Было отчего сойти из вагонов на землю, поближе к солдату. Барни О’Маллеи приметил в толпе земляка, зеленого парня, из тех, у кого на лице написано всё, без утайки. Деревенщина, в яростной рос сыпи веснушек по бледной коже, будто он отсиживался в погребе, тянул ся вверх вместе с водянистыми, слепыми ростками картофеля, и вышел на свет блеклый, но по-мужицки сильный, с резким вырезом ноздрей и нежным, полудетским подбородком. Барни стал звать его в полк. Ж е л а ние попасть из иммигрантского поезда прямиком в солдаты, в отборные, как обещал Барни, разбирало юного ирландца, но было и боязно; хоро ши ли на деле эти парни в штопаных мундирах, безбожно дымящие табаком? — Вы и сами без ружей...— сказал юноша. — Ружья в вагонах. И ты получишь; а то к пушке поставят. — Пушки в крепостях стоят, ее не увезешь. — Ты, видать, ученый; а у нас пушки на колесах. — Ну и врешь ты! — У него спроси.— Барнп потянул за рукав Томаса, такого же юно го, как и ирландец.— Он пушкарь. — Да, пушки на конной тяге; четвериком запрягаем. — Этак лошадей побьешь! — Наружу вышел мужик.— Стоит ли пушка четырех лошадей? — И десятка стоит,— серьезно ответил Томас.— А то и двух десятков. Молодой ирландец не мог взять в толк, почему железная литая тру-
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2