Сибирские огни, 1974, №12
Поёживаясь в рассветной сырости, я повернул к своему вагону, под нялся, скрипнул дверью и услышал за спиной голос: — Полковник! Я обернулся и не сразу узнал Говарда. Он бежал к поезду, когда я обернулся, сделал еще несколько шагов, протянув ко мне в вытянутых руках саблю. — Капитан Говард! Вы оставили свое оружие... изменили ему... Те перь вы пришли вернуть и саблю? Он стоял высокий, легкий, почти бестелесный, с огромными, горест ными глазами на костистом лице. Это был кто угодно, только не Говард, и голос в моих ушах стоял не Говарда, а хриплый, низкий, чужой. Я сошел на землю, к протянутой в дрожащих руках сабле. — Сабля, сколько я знаю, фамильная, капитан Говард,— сказал я сердито.— Никто не поставит ее вам в вину! От дальнего вагона к нам метнулись фигуры — Драма и Мэддисо- на,— мы одновременно заметили их; Говард опустил голову, я припод нял руку — офицеры остановились. — Ну, что ж, давайте.— Я принял саблю-— Вы решили объявить об отказе от службы; это делает вам честь Башрод Говард, но измена рас таптывает и эту честь. — Я не изменил. Ни делом, ни помыслом... Но я должен быть отре шен. Я провел ночь с врагом нашего знамени... с братом. — Как вы решились, Говард! Его руки в крови! — На войне кровь неизбежна. — Кровь неприятеля — но не жителей, не их жен и детей. Мятеж ный Говард — я не знаю его имени — пугало миссурийцев. — Я надеюсь, что это неправда, полковник,— сказал Башрод Го вард с надломленной гордостью.— Он неистовый, но благородный человек. — И вы искали этого рыцаря; томились близостью, и вот — нашли! — Я всякий день ждал встречи, но в бою. Встречи, после которой наша матушка оплакивала бы кого-нибудь из нас... — Говорите! — потребовал я. Мы не двигались с места; прогулка вдоль вагонов дала бы Говарду облегчение, а он его не заслужил. Вечером, в вокзальной сутолоке, капитана нашла женщина, она на звалась жительницей Кейро, из семьи хорошо известной Говардам. Кра сивая, немолодая женщина благородством манер вызывала доверие; она передала записку от Говарда-старшего; почерк не оставлял сомне ний. Он просил прийти, писал, что встреча должна быть домашней, про щание братьев, которым, быть может, никогда не суждено свидеться: он уже знал, что полк отсылают на Потомак, для защиты столицы. — Откуда это им известно? — Они знают многое,— сказал Говард.— Их люди есть и там, где мы не предполагаем. Брат обещал прийти без оружия и о том же просил меня; саблю я оставил, в волнении, по забывчивости, а потом не смог вернуться. Вы правы, она фамильная и равно принадлежит мне и ему,— Говард помолчал, читая в моем взгляде осуждение,— Я подумал: если офицер конфедерации, старший по мундиру, не опасается встречи со мной, отчего же мне, капитану Севера, отступать? Не будет ли это трусостью? — Видно, он хорошо знает вас,— заметил я сухо. — Не более, чем я его. Перед этой женщиной я не смог отступить, показать черствость души или страх. — Он и это понимал. — Он любит меня. Самое тяжелое... невозможное во всем этом, что мы любим друг друга. Он уговаривал меня перейти к ним, но если это
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2