Сибирские огни, 1974, №12
ярости или внезапному стыду, что наших строк коснулись зрачки ка пеллана. — Что это вы вдруг, по пустякам?! — удивился Фримонт. — Если бы вы смогли увидеть, какой яростью откликнется сердце капеллана на вашу прокламацию, вы бы никогда не приняли из его рук и клочка бумаги. Они везде — тайные друзья Юга, слепцы или из менники. — В моем штабе их нет,— сказал Фримонт со всей возможной иск ренностью.— Европа отдает нам превосходных людей, но они являются в Америку, отринутые родиной, со всею страстью политической неудов летворенности, они торопят нас, нахлестывают лошадей, готовые з а гнать их, только бы поскорее. Прощайте!.. Мы пожали друг другу руки, вкладывая в короткое рукопожатие забвение обид перед лицом войны. Полк не задержался на Миссисипи. В Кейро командовал Грант, подчиненный Фримонту, но и здесь достигший заметной независимости. Печать его личности лежала на армейских делах в этом важнейшем пункте при слиянии Огайо с Миссисипи: незамедлительность решений, расчет, организация и достаточное продовольствование полков говорили в его пользу. Ложными перемещениями судов он вводил в заблуждение неприятеля и скрытно, в трюмах перевозил войска, собирая их для воз можного удара в сторону Арканзаса или Теннесси, или вниз по Мисси сипи, на Мемфис. В этот раз я не дождался Гранта в Кейро, а он поза ботился о нас, прослышав, как изнурился полк в напрасной экспедиции на Айронтон. , Нас перевезли на кентуккийский берег Миссисипи в Форт Холт, не давно сложенную и плохо вооруженную крепость. Едва мы вздохнули пять дней среди зеленых холмов и рощ, у насыпных валов и пахнущих смолой свежих бревен, едва позволили раненым отбросить палки и са модельные костыли и снять окровавленные повязки, как пришел новый приказ: соединившись с 17-м иллинойским полком, двинуться вниз по те чению и занять Элликотс Миллс. Неделя, проведенная в Форт Холт и Элликотс Миллс, позволила мне взглянуть на жизнь штата, ради кото рого президент потребовал от Фримонта отменить объявленное прокла мацией о с в о б о ж д е н и е миссурийских рабов. В Кентукки всё при таилось в ожидании, когда военное искусство или превратности судьбы дадут перевес одной стороне, когда можно будет без риска примкнуть к счастливому знамени. В Кентукки я имел время обдумать прокламацию Фримонта. Какое унижение свободы! Вашингтон разрывает миссурийскую хартию Джона Фримонта, а ведь и она — уступка, компромисс, невольное допущение рабства. Я не мог сказать этого Фримонту в Кэйп-Джирардо, счастли вый, что слово произнесено, и какое слово: а их р а б ы о с в о б о ж д е - н ы! Но и Фримонт объявляет свободу лишь тому рабу, чей хозяин от крыто стал в ряды конфедератов, рискнул жизнью в мятеже. А тысячи трусов, переделавших слово «измена» в удобное и уклончивое слово «лояльность», тысячи осмотрительных льстецов, превосходящих жесто костью к рабу и тех, кто обнажил против нас меч,— все они и по хартии Фримонта сохраняли права на черных рабов. Знал ли я о черных стра дальцах, когда подъезжал с Надей к австрийской границе, чтобы затво рить за собой двери России? Знал, знал, однако же я здесь, среди вра чевателей проказы; человеку необходимо встать так близко к злу, чтобы из наблюдателя сделаться воином. Коню республики нельзя сбавлять шаг, орудия Юга возьмут верный прицел по замедлившейся мишени и расстреляют ее. Лучше бы Линкольн смотрелся не в зеркало Кентук
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2