Сибирские огни, 1974, №11
лих, которые молят, чтобы Истина, как кормилица, взяла их на руки. И все это Америка пробовала, милостивый государь, испытала в кабё- товских обителях, в коммунистических скитах, не осушив и одной слезы сироты. Вы ищете труд сообща, отчего ж е вам не увидеть его в русской общине? — Она бездыханна, господин Герцен. Ее оцепенение полное. — А может статься — летаргия? Смерть тирана породила надежды, с половины прошлого года многое переменилось, д аж е и сюда, в Лон дон, доходят до меня слова одобрения и участия. — Все те же упования на новое царствование! — устало сказал я. — Николай умер, и мы были точно пьяны. Но и эта радость уже ста ра, теперь Россия все больше занимает и тревожит многие сильные умы. Александр может подтолкнуть события, может и з ад ержа т ь их, но отме нить истории не сможет и он. Господи! чего нельзя сделать этой весен ней ростепелью после николаевской зимы, когда кровь в жилах оттаяла и сжатое сердце стукнуло вольнее! Я повторю вам: если бы я не был рус ский, я давным-давно уехал бы в Америку. Но я русский, наше слово окрепнет и дома, будет услышано не одними только дерзкими ушами; разве это не стоит фермы? — смягчил он шуткой свою горячность и от крытую страсть. Его взгляд упал на рукопись, прерванную моим появле нием,— Я начал писать об Екатерине Романовне Дашковой. Какая жен щина! Какое полное и сильное существование! И это чудо могло взойти на русской почве: помните отвагу двух женщин, Дашковой и Екатери ны, когда они переменяют судьбу империи; восемнадцатилетняя Д ашко ва верхом, в Преображенском мундире и с саблей в руках! — Им владе ло воодушевление, но вдруг что-то осадило пыл Герцена, сковало быст рые движения, погасило гла за ; мой сумрачный вид или хлопнувшая ка литка и голоса, раздавшиеся внизу, в гостиной, но скорее всего какая-то нестерпимая мысль.— Е е сломил демон семейных неприятностей: семей ные несчастья оттого так глубоко подтачивают, что они подкрадываются в тиши и борьба с ними почти невозможна... Они как яд, о котором уз наешь, когда человек уже отравлен. Предо мной был страдающий человек, брат по изгнанию, и когда молчание сделалось более невозможным, а он все еще стоял у стола, на клонив голову и тяжело упершись в бумагу, так, что серое сукно рукавов наехало на пальцы, я сказал благодарно: — Мне пора, а вас ждут. Я отнял у вас время, но счастлив, что уз нал вас перед дальней дорогой. Он поднял на меня темное от прилившей крови лицо в обрамле нии темных волос и с темным ж е пламенем взгляда, подошел, увлек меня за собой на узкую кушетку и заговорил, как с другом: — В с е мы в дороге, давно... можно и к ней привыкнуть.— Он не з а метил, что тут ж е и поднялся, еще удерживая меня на месте.— Многие плывут в Америку, там Геккер — храбрый человек, да и не один он. Ког да Евроиа задушила революцию, иные ее сыновья нашли себе спасенье за океаном. Что ж, попробуйте,— Он прощально разглядывал меня.— Видно, русскому на роду писано умереть за чужую свободу. Гл а в а шестая Винтовое судно вполне з аслуживало названия э м и г р а н т с к о г о к о р а б л я , впрочем, редкое суденышко — под парусами или паровое — отправлялось из Портсмута без эмигрантского груза. Я уже говорил об ирландцах и немцах; в каюте на нашем судне затворничали еще двое молодых поляков,— они держались так, будто хранили при себе золотой 7. Сибирские огни № 11.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2