Сибирские огни, 1974, №11

но главным впечатлением была стена и такой ж е каменный, строгий, с оттенком казенности, дом и серая холодная калитка с номером 21. — Ты пойдешь один,— Надя остановилась на мостовой. Я опешил: она страстно хотела у в и д е т ь его,— тот ли он действи­ тельно, кто мерещился нам, когда мы читали его? В ед ь она и сама писа­ ла, вы знаете ее первую пробу о поручике Т., и кто ж е из совестливых ли ­ тераторов России не мечтал пожать ему руку. — Тебя испугала эта гауптвахта? — Я показал на каменную стену. — Мне нельзя! — Ее взгляд будто проник уже за кирпичную кладку и отступил перед чем-то.-— Ты не понимаешь? Я недоуменно озирался. Я собирался говорить и о Наде, просить его, нельзя ли будет присылать в Лондон лучшее из написанного ею. Об этом удобнее говорить без Нади, но Тхоржевский развеял наши сомнения, ск а зал , что, встречаясь с Герценом, нечего и думать о дурных условно­ стях, и мы решились идти вместе. — Что с тобой? — Он несчастлив, а у нас счастье на лицах, наше отдельное, эгоис­ тическое счастье. Она права! Д а ж е в смятении, изнуренные бессонной ночью, ее гла за сохраняли выражение нежности и счастья. — В о т и явимся; двое счастливых соотечественников, двое безопас­ ных монтаньяров. Это не власть минуты,— с к а зал а она твердо,— мне нельзя идти. Ступив на булыжники Финчлей-род, она д елала суровый смотр на­ шему прошлому, меряла отдельный поступок меркой всей жизни: так она поступала всегда. — Я прогуляюсь и подожду. Если разговор затянется, уеду в гости­ ницу. Не торопись,— шепнула она, подталкивая меня вперед,— и поста­ райся все запомнить. Английская калитка на запоре, я позвонил, и вскоре ее отомкнул из­ нутри слу га,— то ли привратник, то ли повар,— прескверно говоривший по-французски. Он провел меня в дом и показал на лестницу, вверху ко­ торой я не сразу разглядел плотного бородатого человека. Он стоял, опершись руками на перильца, в сером сюртуке, застегнутый на одну верхнюю пуговицу, так что долы свободно ра зъехались на полноватой фигуре. Едва мы поравнялись,— еще ни слова не ска зано между нами,— как нам обоим, думаю , что обоим, пришла в голову странная, сделавшая паузу, мысль: за себя я ручаюсь, но и в живых, насмешливых гл а зах Герцена я прочел то ж е удивление. Когда он распахнул дверь и на пло­ щадке сделалось светло, мираж исчез: его глаза карие, мои светлые, и волосы его потемнее и гуще, длиннее на затылке, так что ложились на воротник; много нашлось в нас несходства, но в первый миг, когда мы стояли вровень, в домашних сумерках, нас поразило именно сходство. Оба невысокие, плотные, большелобые, бородатые, с настойчивой ж и ­ востью взгляда , с энергией, которой не скроешь д аж е и в неподвижно­ сти. Будь и я в сером сюртуке, с галстуком, вывязанным бантом, хозяин дома на миг удивился бы: зачем на Финчлей-род явился его двойник, но сейчас был не двойник, скорее карикатура, ибо Герцен в гвардейском мундире и с фуражкой на сгибе руки — образ исключительно к сатире принадлежащий. Я же, увы, сросся с мундиром, втиснулся в него, можно ск а за т ь , пря­ мо из донских полотняных портков, и теперь донашивал мундир — как власяницу. Я представился, извинился, что оторвал его от работы, на что Г ер ­ цен очень просто ск а зал , что это пустое, что он успеет работать, тем бо ­ лее, у него серьезная болезнь^— так о н и выразился — «серьезная бо ­ лезнь: я не сплю по ночам».